Однажды вечером прибегает посыльный.
— Младший лейтенант Сивков, к комиссару эскадрильи!
— Будет, значит нахлобучка! — замечает Павел Старцев.
Надеваю шинель, шапку и ухожу. Порывистый ветер хлещет в лицо, насквозь пронзает колючим холодом, а мне жарко. Вхожу в командирскую хату.
— Товарищ капитан, по вашему… — докладываю по уставному правилу.
— Отставить! — прерывает меня комиссар Лещинер. — Садись, Гриша.
Сажусь на табурет. Щеки пылают.
— Да ты разденься. А то упреешь…
Снимаю шинель и шапку, вешаю на гвоздь.
Комиссар набивает табаком трубку, чиркает самодельной зажигалкой.
Стою. Осматриваю комнату. Аккуратно застланная кровать. Стул на котором лежит стопка газет. Маленькая кожаная рамочка с фотографиями.
Комиссар высек огонь не торопясь прикурил, глубоко затянулся.
— Садись, садись, — говорит он мне, — в ногах правды нет. Закуривай.
— Спасибо, не курю.
— А я вот никак не могу бросить. Сколько раз пытался и… — он разводит руками. — Характера, что ли, не хватает… — и опять крепко затягивается.
"Ну, думаю, что-то долго подготовку ведет. Мягко стелет да жестко спать… "
А у комиссара взгляд дружелюбный, улыбчивый. Он спрашивает:
— Письма давно получал?
— Позавчера от отца.
— Что пишут? Как живут? Помощь какая нужна?
— Все нормально, спасибо.
— А я о своих месяц ничего не знаю.
Он пристально смотрит на рамочку с фотокарточками.
— Жинка моя и трое ребят. Трудно ей с ними достается…
Комиссар дымит трубкой, разговаривает доверительно. Понемногу успокаиваюсь, и мысль о нахлобучке покидает меня. Осмеливаюсь и спрашиваю комиссара:
— Какие последние сводки?
Он обстоятельно рассказывает о сводках Совинформбюро, называет по памяти оккупированные врагом города, объективно и оптимистически комментирует фронтовые события.
Угасшая трубка лежит на столе.
— Вот свежие газеты. Страшно злодействуют фашисты. — Голубые глаза комиссары становятся серыми и колючими. — Расстреливают. Вешают. Насилуют. Грабят. С изуверской жестокостью расправляются с коммунистами и комсомольцами.
Внимательно слушаю комиссара. Он смотрит на наручные часы.
— Ого, засиделись мы с тобой, Гриша.
Торопливо одеваюсь.
— На-ка свежие газеты, передай ребятам. И вот тебе ещё партийный устав. Ты ведь готовишься в партию?
— Готовлюсь.
— Так вот, в Уставе, между прочим, и о партийной дисциплине сказано… И вот это ещё возьми, — протягивает он мне брошюру. — Прочти, здесь есть замечательные ленинские слова: "Может ли сотня победить тысячу? Да, может, если сотня дисциплинирована, организована".
