В понедельник нас стали разыскивать. Чрезвычайное происшествие: комсомольцы не вышли на работу. Семь человек — и все окончили аэроклуб. Искать больше негде, как в авиашколе.
Вечером заводские ребята принесли нехорошую весть:
— За самовольный уход с работы вас хотят отдать под суд…
— Что мы, на рыбалку за карасями уехали?
Недели две длилась тяжба между начальством завода и авиашколы. А тем временем мы привыкали к военной службе. Расчет на заводе нам, конечно, оформили. Увидев нас в курсантской форме, начальник отдела кадров вышел из-за стола, приветливо улыбаясь.
— Вот ваши документы. А деньги вам выдадут в кассе.
Мы поблагодарили его и, получив полный расчет, распростились с заводом.
Было это в первое увольнение в город, после положенного карантина. Я поехал к родным. Отец с матерью тогда уже жили в Перми у брата Ивана. Он вернулся с военной службы, воевал на Хасане, получил квартиру от завода.
Мать, увидя меня в военной форме, всплеснула руками, заплакала. Старший брат Александр заметил:
— Ты поправился и порозовел немного. Видно, служба тебе на пользу.
— Ну как начальство? — спросил отец. — Строгое?
— В меру…
Отец угощает вином.
— Мне не положено, — говорю, отодвигая стакан. — Двое ребят по кружке пива выпили, отчислили из школы…
— Это верно, сынок. Опасное это дело, летать-то? И служба дело нелегкое. Ты уж старайся. Хорошим солдатом будь. С немцем-то, видно, ещё раз воевать-то придется…
— Постараюсь. По своему выбору пошёл в авиашколу.
Когда мы пришли в Пермскую авиашколу, она сделала лишь первые выпуски военных лётчиков, но уже имела свои традиции и пользовалась известностью среди других подобных военных учебных заведений.
В школе был твердый, раз и навсегда заведенный порядок, как и полагалось по уставу. Во всем соблюдалась железная дисциплина и строжайший режим. Занятия были весьма напряженные. День — теория, день — полёты.
Самолёты к полётам готовили сами курсанты, сами занимались ремонтом машин. Все делалось под непосредственным руководством и началом опытных командиров.
В зимнее время курсанты жили в казармах, летом — в палаточном лагере. Раз в месяц мы имели право на увольнение в город.
Установленный распорядок дня выполнялся с точностью до минуты. На личные дела курсанту отводилось 45 минут в сутки.
Школа была укомплектована опытными квалифицированными преподавателями. Среди них и бравые строевые командиры, и знатоки летного дела, и великолепные педагоги по теории полёта, и сильные политработники. Начальник школы — строгий и справедливый полковник Карпов. Теорию полёта нам преподавал Галинский. Летали мы с хорошими лётчиками: инструктором Матвеевым и командиром звена Вайгачевым. Эскадрилья наша была вверена опытному командиру Елисееву. Фамилий других своих наставников я, к сожалению, не помню. Может, потому, что срок общения с каждым из них был не такой уж длительный, но скорее всего от того, что в армии командира называют не по фамилии, а лишь по воинскому званию. И тем не менее я помню, как будто это происходило вчера, кряжистого, со шпалой в петлице, русоволосого человека с синими глазами, — комиссара училища. Он присутствовал у нас на политзанятиях.
