— Саша, мне это дело не нравится, — тихо, чтобы не мешать хозяину кабинета, сказал Меркулов.
— Вообще-то я тоже не люблю, когда убивают… взрывают там… — так же тихо ответил Турецкий, стараясь, чтобы в его интонации стали заметны саркастические нотки, а заодно не дохнуть на Костю лишний раз перегаром, хватит ему и без того порхающих по кабинету коньячных флюидов.
Тем не менее Меркулов наклонился через стол, потянул носом и сказал с грустью:
— Не притворяйся обалдуем.
Саша пожал плечами, удивленно поднял и опустил брови, развел наконец руками, как бы сдаваясь, но, конечно, прекрасно понимая, что имел в виду Меркулов.
— Значит, это, по-твоему, — очередное неправильное дело?
— Вот-вот, — повеселел Костя. — Именно так.
— А ты, разумеется, как всегда в неправильных случаях, засунул меня?
Меркулов поднял руки вверх, изобразив на лице не то чтобы виноватость, а скорее сочувствие человеку, оказавшемуся не в лучшей ситуации.
Генеральный между тем вернул телефонную трубку на место, оглядел Меркулова с Турецким и насторожился, услышав вопрос следователя, обращенный к своему заместителю:
— Только я так и не понял, уважаемый Константин Дмитриевич, о чьей же все-таки личной просьбе идет речь? — Саша был наивен, как дитя.
Но вместо Кости ответил генеральный:
— Президент сказал мне, получив трагическое известие о гибели своей креатуры: «Я хотел бы, чтобы этим делом занялся один из ваших сотрудников, тот, которому, вопреки сложившейся порочной практике оставлять дела об убийствах нераскрытыми, удалось найти убийцу господина Киргизова». Он сказал еще: «Подскажите фамилию следователя», — на что я назвал ваше имя, Александр Борисович. «Вот и поручите немедленно ему это дело. А ты, — это он мне, — скажи ему, то есть вам, что это, понимаешь, моя личная просьба». Кажется, после этого у нас не должно быть сомнений, кому поручить дело Алмазова? Не так ли, Константин Дмитриевич?
У них-то сомнений не было… Вот так, понимаешь.
5
Старинные напольные часы фирмы Павла Буре в углу кабинета, сравнительно недавно принадлежавшего крупной, но перезрелой шишке союзной прокуратуры, которую новая демократическая власть походя стряхнула не то на пенсию, не то вообще в мир иной, так вот эти часы постоянно показывали самое точное время. Два раза в сутки. Остановились они, вероятно, в последний день работы предшественника Турецкого. Но очень может быть, что и в один из холодных, как, скажем, сегодня, дней октября семнадцатого года.
