Наконец, я слышу тяжелые шаркающие шаги; похоже, нам сейчас откроет старый гиппопотам в пушистых домашних тапочках. Дверь распахивается, и я вижу жирного белого парня в пестрой цветастой толстовке в роботах-обезьянках. Толстяк вытирает нос тыльной стороной ладони. Глаза у него красные; похоже, совсем обдолбанный. Он еле слышно бормочет:
— Слышь, сосед, расслабься, мы просто отдыхаем… Блин! — Он видит Марабу, и его налитые кровью глаза едва не вылезают из орбит. Толстяк пятится, спотыкается и вопит: — Чуваки, началось! Они уже сюда проникли! Рвем когти! Вот зараза!
Марабу вбегает в дом за толстым парнем. Я собираюсь последовать за ней, но Марк перегораживает мне дорогу, положив руку на дверной косяк, и едва заметно качает головой. Изнутри слышны выстрелы — странно громкие и гулкие. Потом до нас доносятся крики.
— Пушки! Хватайте пушки, мать вашу! — орет толстяк.
Потом другой голос, злой и раздосадованный (я придумала новое слово «злосадный» — интересно, можно так сказать?) произносит:
— Эй! Куда вы? Вам туда нельзя!
И третий голос, усталый:
— Слышь ты, нет здесь никаких пушек…
Толстяк визжит:
— Нет, нет, нет! Не подходи ко мне, мать твою…
Потом я слышу хруст, а за ним — поскуливание.
Марк опускает руку и машет ею, приглашая меня войти. Я вхожу осторожно. Я сразу понимаю, что здесь живут мальчишки, не так давно уехавшие из родительского дома. Да уж, свое жилье они разукрасили на славу. На стенах под стеклом плакаты классических фильмов: «Крестный отец», «Болотное чудовище», «Убить Билла». Над громадным плоскоэкранным телевизором на стене висит катана;[13] на полке рядком выстроились пивные банки, аккуратно развернутые этикетками наружу.
На плюшевом красном диване сидят двое парней. Один из них голый по пояс, в джинсах с расстегнутой ширинкой. У него изящные маленькие дреды, в ухе золотая сережка, вид мрачный, как будто на день рождения вместо стриптизерш ему прислали клоунов.
Второго мальчишку я узнаю, потому что мельком видела его по телевизору. У мужской половинки дуэта «и-Юси» огромные глаза — от девчонок у него, наверное, отбоя нет, — вздернутый маленький нос и ямочки на щеках. Наверное, он скоро сильно изменится — пройдет полгода, и его уже будет не узнать. Но пока в С’бу еще отчетливо видны следы детства. Он такой хорошенький, что его хочется съесть. Его не портит даже мрачное выражение лица.
Мальчишки сжимают в руках пульты от игровых приставок «Плейстейшн». Вот откуда пальба! Оба ошеломленно смотрят на Марабу и толстяка. Толстяк прижал обе руки к разбитому носу. Птица тычется клювом в ладонь Амиры. Та замечает кровь на костяшках пальцев; некоторое время брезгливо смотрит на руку, а потом вытирает ее о диван. Ошеломленный толстяк плюхается на мягкий пуф.
