У Земана потемнело в глазах. Что этот сосунок себе позволяет? Что он пережил и что может знать, как может судить? Сколько прекрасных, честных людей жизни свои отдали, чтобы он жил так, как живет. Коммунисты, соратники Земана, которых пытали и убивали в гестаповских тюрьмах и концлагерях; сельские активисты, погибшие во время коллективизации, как Карел Мутл из Планице; Лида — первая жена Земана, которую застрелил американский агент; Калина, умерший в шестьдесят восьмом, затравленный, брошенный всеми. Да и сам он, Земан, что он видел, кроме тяжелого, изнуряющего труда? Всю жизнь стоял на страже закона и порядка, защищая покой таких, как Петр. И он позволил себе над этим издеваться, оплевывать все, что для Земана свято. В горле пересохло, от волнения он не мог вымолвить ни слова. Только через несколько минут процедил сквозь зубы:
— Мерзавец! Мне стыдно, что ты — член моей семьи. Ноги моей больше не будет в этом доме.
И ушел, хлопнув дверью.
Возможно, и эта стычка приблизила конец неудачной Лидушкиной семейной жизни. После ухода Земана она крепко поругалась с мужем, впервые в жизни возражала, даже кричала на Петра.
И вот теперь сосед по купе излагал практически то же самое, о чем говорил когда-то Петр. Земану совершенно не хотелось вступать в спор. И все же он возразил:
— Люди всюду разные, хорошие и плохие. Но, смею вас заверить, в органах плохих всегда было меньше, чем где бы то ни было. Нигде я не видел столько честных и самоотверженных людей, как в Корпусе национальной безопасности.
Попутчик пришел в замешательство:
— Вы что, полицейский?
— Криминалист. Бывший. Не пугайтесь, я уже на пенсии.
Полукруглое подворье замка, погруженное во тьму, казалось пустынным и безлюдным. Посередине желтел прошлогодний газон с тремя древними, могучими дубами. Их ветви, словно скрюченные ревматические пальцы, служили насестом для ночного отдыха воронам и галкам, которые днем предпочитали башни костела.
Оказалось, замок обитаем. На втором этаже светились несколько окон, бросая полоски света на островки пожелтевшей травы. На фасаде пронзительно алым и золотым сиянием выделялся вход, открывавшийся под каменной балюстрадой как кровожадная звериная пасть.
«Татра» объехала газон, словно совершив круг почета, и плавно затормозила. Навстречу выбежал мужчина в безупречно сидящем на нем коричневом костюме, белоснежной сорочке и со вкусом подобранном галстуке. Распахнув дверцу автомобиля, он почтительно поклонился.
