Раиса Петровна плакала. Кирилл смотрел в окно. За окошком кухни были дощатая стена сарая, бурьян и забор. Жаркая торфяная мгла, в которой гаснет всё, что дальше сотни метров. Деревня Калитино. Никаких тебе раздолий, бурёнушек, берёзок и стогов.
Может, в то лето и не было торфяных пожаров, но Кирилл видел всё словно в тумане. Сквозь это марево шла по лесному пустынному грейдеру молоденькая деревенская девушка в платьице и с рюкзаком. Шла пять километров до вахтовки, чтобы ехать поступать в город, в институт. И какое зло бродило в том горячем и душном дыму? В какой ужас стянулся запах гари за поворотом дороги на сухой промоине?
Кирилл вспомнил эту промоину. Вспомнил, как Валерий и Гугер смотрели, переедет ли их автобус через яму. Как Лиза испугалась чего-то и побежала прочь от автобуса. Теперь понятно, чего она испугалась. И ещё Кирилл вспомнил, как у промоины он увидел на откосе дороги двух собак, а потом их не стало… Псоглавцы? Лизу напугали лесные псоглавцы? Те, которые рвали здесь беглых зэков?..
Похоже, там, в Москве, Лурия был прав: в этой деревне — нечисто. Может, на самом деле ничего и нет, но верится, что есть. Кирилл вытянул из горла футболки телефон и включил на запись.
— Раиса Петровна, — осторожно сказан Кирилл, — а вот у вас в деревне есть предание о псоглавцах…
— О ком? — не поняла старуха.
— О псоглавцах. Людях с собачьими головами.
Раиса Петровна задумалась.
— Что-то вроде помню, — неуверенно призналась она. — Говорили, кажется, что перед войной несколько баб здешних рожали детей с мордами, как у собак. Но это понятно, к большой войне примета. Но я-то сама послевоенная. Тогда баб уже в район возили, в роддом. А сейчас уж давным-давно никто не рожает. Кому? Разве что Верке.
Кирилл понял, что Раиса Петровна никак не связывает ужас на промоине с псоглавцами.
— А у вас в церкви святой Христофор нарисован с головой пса.
— В какой церкви?
— Н-ну… в той… заброшенной… — Кирилл смешался.
— Да какая же гам церковь? Её закрыли, рази не видел? Там ни служб не проводили, сколько себя помню, и батюшки сроду не было… Она в зоне стояла. Мало ли чего уголовники там намалевали. Грех над святыми образами изгаляться. За то и покарал господь нашу деревню.
Вряд ли старуха разыгрывала неведение, чтобы сберечь тайну псоглавцев. Похоже, она и вправду не знала о фреске, не бывала в заброшенном храме. Какие там местные предания просил собирать Лурия? Здесь всё забыли. Здесь всё выморочно, всё в торфяном дыму. Здешний мир существовал, питаясь отжимками, остатками, отходами цивилизации — вроде вымытых одноразовых тарелок. Ничего своего этот мир не производил. И легенд о псоглавцах тоже не производил. Здесь не страх. Здесь тоска. Но от этой глухой тоски только и остаётся превратиться в оборотня-людоеда и рвать случайных встречных.
