Над зданием посольства по случаю двадцатипятилетия восшествия на престол Вильгельма II, короля прусского и императора германского, были подняты флаги.
Пурталес, только что принявший поздравления послов и дипломатов, улучил время для разговора с нью-йоркским банкиром, собиравшимся в Берлин. Они уединились в углу гостиной.
Посол, рассыпаясь в любезностях, осторожно пытался выведать, доволен ли мистер Дюран поездкой в русскую столицу, каковы ее результаты. Банкир был не менее любезен, но все больше жаловался на июньские туманы, холод, на свой насморк и, словно в подтверждение, то и дело доставал из жилета пузырек с солью.
Граф, досадуя, подумал, что для депеши в Берлин из этого разговора вряд ли что-нибудь пригодится. Не станет же он сообщать, что американец как бы между прочим, но дважды спросил его — не знает ли посол, за сколько куплена в Берлине тиара царя Пилура.
На банкет Дюран не остался: нужно было собираться в дорогу.
Из Петербурга банкир увозил несколько редких вещей. Но он надеялся, что главное приобретение впереди. Американец ехал по горячим следам, которые, начинаясь от магазина петербургского антиквара Альфонса Францевича Фельже, вели в германскую столицу.
В Берлине уже отшумели вильгельмовские дни. Кое-где еще виднелись флаги. Правда, и в дни торжеств их висело немного. Принарядился центр, а трудовой Берлин имел свой обычный вид. Праздник был явно не на его улице.
Официальный Берлин еще вспоминал, как пятьсот автомобилистов из имперского клуба продефилировали перед монаршей четой, как семь тысяч бюргерских детей пропели серенаду Вильгельму, а шесть тысяч буршей с горящими факелами прошли мимо окон королевского замка, как рейхстаг стоя слушал юбилейную речь своего президента Кемпфа. Но другие заботы уже занимали и рейхстаг, и министров, и самого Вильгельма.
В сейфах немецкого генерального штаба хранились готовые планы военных операций, а в ящике вильгельмовского стола уже лежал законопроект об образовании золотого и серебряного запаса в двести сорок миллионов марок для усиления германского имперского военного фонда.
Дюран сам не знал, как вовремя приехал он в германскую столицу. Для него не были новостью планы Тройственного союза, но в Европе он воочию убедился, что пружина германской военной машины заведена до предела. В Берлине американского финансиста осаждали репортеры. Их интересовало все — с кем из деловых людей, банкиров, промышленников он встретится и что думает о балканской войне, какие сигары он курит и какая погода в Петербурге, его мнение о недавнем перелете Брен де Жона из Парижа в Петербург и цвет любимого галстука банкира.
