Я шел через пустырь, решительно попирая обрывки лент, влачившихся за мной, — может быть, так я демонстрировал желание возвратиться в реальный мир.
Обрывки безумных стихов Авроры Дей в последний раз являли себя свету и — умирающие осколки мечты — рассыпались под моими ногами.
В моем доме горел свет. Я вошел и увидел на веранде Тристрама Колдуэлла в том же белом костюме. Послав мне дружескую улыбку, Тристрам подмигнул и, не дав мне заговорить, поднес палец к губам.
Я приблизился и хрипло прошептал:
— Тристрам, слава богу, ты жив. Но объясни же, что там случилось?
Он улыбнулся.
— Прости, Пол, я знал, что ты следишь за нами. Аврора уехала?
Я кивнул:
— Мне не удалось догнать ее «кадиллак». А скаты тебя не тронули? Когда ты упал, я подумал, что тебе конец.
— Аврора тоже так решила. Вы мало знаете о песчаных скатах. В это время года их жала безвредны. Иначе кто бы рискнул войти в лабиринт? — Он усмехнулся. — Ты, конечно, знаешь легенду о Меландер и Коридоне?
Я так и рухнул на стул рядом с Тристрамом. Уже через пару минут я понял все. Аврора посвятила его в старую легенду, и он, отчасти по доброте душевной, отчасти шутки ради, решил сыграть роль Коридона. Рассказывая ей о смертельных жалах и злобном коварстве скатов, он провоцировал Аврору проверить, сможет ли ее избранник отдать за нее жизнь.
— Это было убийство, — сказал я. — Поверь мне — я видел, как сверкали ее глаза. Она жаждала твоей смерти.
Тристрам только пожал плечами.
— В этом нет ничего удивительного, старина, — сказал он. — Что ни говори, а поэзия — дело серьезное.
Ни Раймонд, ни Тони Сапфайр так и не узнали, как было дело. Тристрам наплел им, что с Авророй приключился неожиданный приступ клаустрофобии и она в панике бежала из лабиринта.
— Любопытно, — задумчиво сказал Колдуэлл, — что она будет делать дальше. Пророчество ее исполнилось! Теперь она перестанет сомневаться в своих чарах. До сих пор она терзалась мучительным комплексом неполноценности. Как и Меландер, которую самоубийство Коридона глубоко потрясло, Аврора не разграничивала искусство и собственное «я».
Я кивнул.
— Может быть, теперь она смирится с тем, что поэзия будет по-прежнему создаваться неэстетичным компьютерным способом. Кстати, мне еще нужно набрать целых двадцать пять полос. Твой автоверс работает?
— У меня больше нет автоверса. Я расколотил его в то утро, когда ты мне позвонил. Да я все равно уже много лет им не пользуюсь.
Я так и подскочил на стуле.
— Как?! Значит, все твои сонеты написаны собственноручно?
