Сановная знать, а за ней и большая часть интеллигенции всецело ушли в подражательство: одни - английским лордам, другие - немецким марксистам. О Руси самобытной они забыли, вот она и сошла со своего естественного пути.
В советском XX веке "безнародность" политики и жизни в конце концов только усилилась. Писатель Леонид Бородин так "подводил черту" под советским периодом, не вернувшимся к русскости "по Пушкину, по Тютчеву":
Сквозь песни молодецкие
Мы ищем нашу Русь.
Нам бабки досоветские
Вложили эту грусть.
Но тропы опечатаны.
Не тронь! / Не воскреси!
Последние внучата мы
Несбывшейся Руси!
Западнизм разных типов преобладал в политической и интеллигентской элите. Железобетонный марксизм, въевшийся в сознание номенклатуры, не давал ей понять правду русской жизни. Русские партийцы сдерживали русских художников, учёных и общественников. Национальная элита оказалась расколотой, как и до 1917 года, что предопределило крах 1991 года.
В 60-е годы наступило состояние, типологически сходное с тем, которое было до революции, когда верхи не давали свободу действия Пушкину, Ивану Киреевскому, когда преследовали национальную прессу. Политика верхов, как и прежде, торила дорогу прямым радикалам-западникам.
Аберрация сознания советской верхушки соответствовала росту её безнравственности. Государственники Андропов, Крючков и практически все деятели их ранга с таким же самоубийственным для страны рвением, как и когда-то Бенкендорф, преследовали носителей русского самосознания и тем самым плодили внутренних врагов Отечества. Носителям русской идеи не дозволяли даже излагать свои взгляды, не говоря уже о том, чтобы пустить их в политику.
Вспоминаю, как мне, много выступавшему с публичными лекциями в Самаре и области в 80-е годы, никакого труда не стоило увлечь ауди[?]торию словом о русской традиции самобытности, её классиках и современниках. Люди в НИИ, отделениях милиции, колхозах, заводских коллективах сочувственно слушали изложение мыслей Карамзина, Пушкина, славянофилов и почвенников, соглашаясь, что "это наше всё". Народ тянулся к родному, власть же влеклась к другим рубежам. Нехватка духа народности привела к параличу воли. Они были больны забвением всего русского, о чём как системном недуге двести лет назад сказал Карамзин. Но "Записка" его была запрещена не только в большую часть царского времени, но и в советский период.
Петербургский исторический цикл до сих пор не завершён, хотя несколько поколений носителей русской идеи, начиная с Фонвизина и Карамзина и заканчивая Флоренским, Солженицыным, Шукшиным и другими, предлагали и предлагают элите пути возвращения России на круги своя. Пока она глуха к пророкам своего отечества, как заметил однажды Высоцкий.
