Все пошли к нам на поминки. Меня просто оставили. Были еще какие-то дети, я их не помню.
Когда у взрослых горе, они убирают, жалеют детей. Так спасенная из пожара кошка примиряет погорельцев с
жизнью.
Я бродил по комнатам, брал в руки книжку, бросал, ел что-то, пил ледяную воду.
Смотрел в окно. А потом, одевшись, вышел во двор.
Ноги сами вели меня.
В рождающихся сумерках я поднимался на гору, на которую мы поднимались с прабабушкой.
Я шел ни быстро ни медленно.
И остановился на самой вершине. На самой лысине горы. Внизу загорался огнями поселок. Река лежала тихая, уже зимняя.
Я постоял так, глядя на поселок и реку, а потом неожиданно лег на землю.
Руками в темноте я разгребал мерзлые комья глины и камешки.
Получилась небольшая ямка. Я лег в нее и стал насыпать на себя землю.
Горстями я сыпал камешки и глину на ноги. На грудь. На шею.
А потом я, зажмурившись, стал сыпать землю на лицо.
Я сыпал горсть за горстью.
Я лежал будто внутри горы. Звезд не было.
Мне было очень грустно. Очень грустно без слез.
Это была скорбь.
Но где-то внутри этой скорби я чувствовал свободу.
Свободу человека, у которого теперь никого нет.
Домой вернулся другой человек.
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
Потом начались дожди.
В город я почему-то не ехал, хотя каникулы кончились.
Родители уезжали и приезжали тихие. Смерть водворяет молчание, которое кажется покоем.
Утром, просыпаясь на печке, я лежал, глядя в трещины потолка, и слушал радио.
Трещины в потолке моего одиночества. Это рушилась моя скорлупа.
За окном был дождь. Не успевало рассветать, как снова темнело.
Только в те дни я узнал настоящую деревню. Настоящую затерянность.
Когда осень, дожди, сапоги и тоска.
А потом сразу валенки и тишина.
Я лежал так на остывающей печке. Потом надевал огромные отцовские сапоги, прабабушкину фуфайку и выходил помочиться во двор.
Побродив по двору, под моросящей водой, я возвращался и зажигал свет.
Не сняв ни сапог, ни фуфайки, я садился у окна.
Я даже не мог мастурбировать.
Сидя у окна, я слушал радио.
Спектакли, песни... Речи... детские передачи, когда взрослые лгут, подражая детям... Позывные далеких городов... Звуки, от которых у меня до сих пор сжимается сердце. Новости... Снова спектакли... Арии опер... марши... Весь мир был так далек от меня...
Я так и засыпал. В сапогах, в фуфайке, положив голову на руки.
Так шли дни.
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
