Оказывается, эта девушка едва смогла получить разрешение на брак. Ее отец, стоящий одиноко, кивнул.
Это был высокий человек с постоянными вибрациями. В нем чувствовалась большая сила, какая иногда бывает в старых офицерах, молчаливых, прошедших войну.
Я слушал и смотрел на эти две странные пары. Они складывались в пары! Отец и мать. Дочь и сын.
В невесте, в этой прокаженной, было достоинство. Она была похожа на бедную, но опрятную королеву.
Загс открывался только в три, и они зашли посмотреть фильм, переждать.
Мы смотрели им вслед. Пять пар глаз.
Старая красавица сказала, что невестка должна на какое-то время вернуться в санаторий. Она так и сказала: "В санаторий". И посмотрела на своего сына. Неизвестно, что там было между ними, сын, усмехнувшись, обнял свою невесту, и они пошли.
Они не попрощались. Отец вообще не сказал ни слова.
Мы смотрели им вслед. Пять пар глаз.
До того момента, пока парень не обнял девушку, я не верил, что это не сон.
А теперь, чтобы вспомнить все это, мне достаточно увидеть ту седину, сквозь которую светятся уши этой высокой и когда-то красивой женщины.
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
Передышка была недолгой.
Нас снова загрузили.
Мы, в сущности, привыкли. Только вот хотелось сменить пейзаж.
Мы проплывали иногда в очень красивых местах.
Вилюй иногда был как рана. Как рваная рана. Его крутые глиняные, красные в закате берега наводили печаль. Казалось это путешествие никогда не кончится.
Мы скользили на малых оборотах мимо этих похожих на свежее мясо берегов, и казалось временами, что мы просто микробы, затерянные в чьем-то теле... Мы сами себе казались прививкой. Просто прививкой против какой-то болезни. Просто антителами... Так нам бывало одиноко.
Но все кончается. Даже реки печали теряются в море равнодушия.
Мы наконец выбрались на чистую воду Лены и побежали быстрее.
В Кытыл-Жура нас выгрузили.
Кэп плакал. Он успел к нам привыкнуть. К нашей вони. К нашему дерьму. К тому, что мы только чудом попадали в унитаз, когда мочились.
К бардаку, в который мы превратили этот поистине благородный крейсер.
Прощание было теплым, как наш вечный рисовый суп на этом корабле.
Кэп использовал этот повод на всю катушку.
Его видели в этом городке одновременно в шести местах! И ни в одном из них его не видели трезвым!
Это был странный человек. Я его потом понял. Он пил, чтобы потом протрезветь!
Он нуждался в тепле, как все существа. Одних тепло усыпляло. Его оно пробуждало!
