Этот парень взял на себя распределение посылок. Чай, сигареты, молоко, травка... Все эти лоскуты, заплатки энергии, которая поддерживала мало-мальски надежду выйти. В сущности, это было забытье.
Многие спали на ходу. Падали в строю. В крайних условиях супержары и холода это не самое подходящее состояние.
Но оно для некоторых было единственной возможностью сбежать.
Смыться, уйти, съебаться в сон! В снег... В землю... В мерзлоту!
Травка стоила дорого. Пять блоков сигарет или 15 часов массажа. - - - Можешь отработать, - - - усмехаясь, говорил он.
Через Пикало проходили некоторые вещи. Порножурналы, транзисторы, панасоники, джинсы со шведских кораблей во время навигации.
Он находил морячков для якуток, которые хотели быстрого финансового роста.
Все это Пикало прибрал к рукам. Он брал проценты.
Его побаивались некоторые из офицерья. Он знал кое-что, с кем-то был связан и кое-что мог рассказать.
Когда условия содержания становились чуть менее милосердными, он начинал болтать. До них это доходило, и условия сразу менялись.
Что он знал?.. Что он знал особенного?
То, что было рабство? Когда взвод отправляли к якутам и солдаты пахали как черти... Стоило это бивень мамонта за месяц работы.
Что он знал такого особенного? Что два прапорщика живут вместе, как муж и жена?
Что писарь из Иркутска сосет с удовольствием у майора по кличке Грек?
Что он знал такого, что не знал никто?! Все это знали. Все. Когда я вошел во все это, страшно захотелось на войну.
Тогда я впервые пожалел, что родился.
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
Пикало сидел в одиночке. Это была единственная камера с застекленным окном. В наших вместо стекол были кирпичи. Ему открыто наши сторожевые псы передавали сгущенный кофе и сигареты.
Он жил как царь. Он привык. Вошел в роль.
Сафе все эти хитросплетения были по хую. Он был не зэк. Он был солдат.
Может быть, мы были плохими солдатами. Но мы были солдаты.
Однажды Сафа просто надел на башку Пикале ведро с мочой.
Пикало вошел в роль царя. После такой коронации ставки страха полетели вниз.
Он кричал много слов из своей одиночки. Он грыз свою одежду. Когда новобранцы из караульной роты попытались его утихомирить, он откусил одному мизинец.
Мы ночами слышали его звериный вой. Все-таки в нем было на вид килограммов сто мяса и густой голос.
Сафе было насрать на все это.
- - - Бля, - - - удивлялся он, - - - его мать еблась с трактором!
