— Господин Пинто, — сказал он, — это уже становится не смешным. Дело принимает весьма серьезный оборот. Примите мои соболезнования в связи с трагедией, случившейся с вашим другом доктором Шумкоти. Я глубоко потрясен случившимся несчастьем.
Я сдержанно поблагодарил за выражение потрясения и соболезнования.
— Я тут бродил по улице с Артуром Мольнаром, — продолжил Шванц, — Артур все еще прогуливается, ибо никак не может успокоиться. Мы с ним говорили о том, что почтальон Гагай нам что-то не нравится. Вы знаете, что мы обнаружили сегодня после обеда? Он ходил за покупками для Цуцлика!
Цуцлик был престарелым служащим, давно уже вышедшим на пенсию. Он жил в нашем доме, на втором этаже, в маленькой комнате. Целыми днями он посиживал у окна и курил трубку. Мы узнавали, что он еще жив, только когда тот ежедневно тащился в лавку и покупал там полкило хлеба и зеленый перец. Из-за террористической акции он боялся теперь выходить из дому, так как был почти совершенно лыс. Поэтому он, по-видимому, попросил почтальона — тоже пенсионера — принести ему его дневную порцию из лавки.
Неудивительно, что доктор Шванц потерял самообладание и стал выговаривать Гагаю:
— Как тебе не стыдно? Сегодня, когда в стране такое положение, ты прислуживаешь лысым?
По словам Шванца, этот дурачок глупо улыбнулся и сказал, что ему довелось беседовать с одним из официантов в кафе «Хоп», и оказалось, что нее написанное в «Утреннем вестнике» — это просто шутка.
— Ничего там такого не было, — насмехался этот старый идиот, — всего-навсего какой-то парень влепил кому-то пощечину.
— Ладно, — подвел итог доктор Шванц, — нет смысла утомлять вас рассказами об этом несчастном, господин Пинто. К сожалению, пока такие люди существуют, эти лысые будут наглеть, вести себя по-варварски, скандалить, зажимать нас в угол, в общем плевать нам в лицо. Поверьте мне, господин, — такое положение не может длиться долго.
* * *
Мы с Мици влезли в переполненный трамвай и поехали в мое любимое место — маленький ресторан на окраине, куда я частенько захаживал в обществе различных подружек.
— Да, — всегда говорил я очередной спутнице, — ну конечно, я здесь первый раз в сопровождении женщины.
Трамвай был полон, и люди прижимались друг другу. Поскольку я стоял к Мици близко-близко, то тоже прижался к ней и не только из-за давки. Сияющий взгляд голубых как небо глаз Мици был обращен на меня, а мои пальцы покоились на ее умопомрачительной талии.
