28 февраля кончался срок их разлуки, они решили уехать в Ленинград. «Приехав на вокзал, я не нашла его на перроне. Он ждал на ступеньках вагона. Как только поезд тронулся, Володя, прислонившись к двери, прочел мне поэму «Про это». Прочел и облегченно расплакался. Не раз в эти два месяца я мучила себя упреками за то, что Володя страдает в одиночестве, а я живу обыкновенной жизнью, вижусь с людьми, хожу куда-то. Но поэма не была бы написана, если б я не хотела видеть в Маяковском свой идеал и идеал человечества. Звучит громко, но тогда это было именно так», — писала Лиля Юрьевна.
По ее просьбе моя мать, разбирая в 1930 году архив поэта, перепечатала дневник, к ней обращенный. «Он вел его, работая над «Про это», — писала она, — день за днем описывая свои мысли и чувства: это очень интимно, адресовано только Лиле, и она его никому не показывала. Его видело всего несколько человек. Это документ необычайной важности. Письмо-дневник написано на той же сероватой, большого формата бумаге, на которой написана и вся поэма. Оно писалось каждый день, пока он работал, и из этого дневника выросло не только «Про это», но и некоторые последующие стихи.
Когда, разложив перед собою этот дневник и рукопись поэмы, я читала их параллельно — у меня было ощущение, будто я совершаю святотатство, заглядываю в такие глубины творческого процесса, куда другие не допускаются.
Письмо-дневник является также необычайной силы человеческим документом, отражающим тяжелое душевное состояние поэта во время этой работы. Некоторые страницы закапаны слезами. Другие страницы написаны тем же сумасшедшим почерком, каким написана и предсмертная записка. У меня было впечатление, что он несколько раз был близок к самоубийству во время написания поэмы.
Когда происходила передача архива в музей, дневник этот был затребован Асеевым, членом комиссии по литературному наследию Маяковского, который знал о нем. Но ЛЮ отказалась отдать его, сказав, что это лично ей адресовано. («Лилик, я ведь пишу обо всем об этом не для себя, а для тебя».) Поэтому она имеет право его не отдавать. И дневник этот еще при жизни она положила на закрытое хранение в архив. Но многие страницы оттуда она включила в свои «Воспоминания». Однако не все. Там есть места очень личные, которые она не хотела предавать огласке. Это отчаянные, трагические строки и, перепечатывая их, я еле сдерживала слезы».
В 1923 году, после «Про это», их жизнь в какой-то степени успокоилась. К весне относится письмо, написанное Лилей Юрьевной, в котором она делает попытку наладить жизнь с любимым человеком, отказавшись от новшеств и экспериментов, подсознательно, видимо, понимая, что никуда не уйти от простого уюта и домашнего тепла. Все это читается между строк в письме, написанном тогда весной:
