в российском обществе. М., 1998; Верховский Александр, Михайловская Ека-
терина, Прибыловский Владимир. Политическая ксенофобия. Радикальные
группы. Представления лидеров. Роль Церкви. М., 1999; Лихачев Вячеслав.
Нацизм в России. М., 2002; Верховский Александр. Политическое правосла-
вие: русские православные националисты и фундаменталисты, 1995—2001 гг.
М., 2003; Лихачев Вячеслав, Прибыловский Владимир. Русское Национальное
Единство, 1990—2000. В 2-х т. Stuttgart, 2005; Путями несвободы: Сб. статей /
Сост. А. Верховский. М, 2005; Цена ненависти: национализм в России и про-
тиводействие расистским преступлениям: Сб. статей / Сост. А. Верховский.
М., 2005; Русский национализм: идеология и настроение: Сб. статей / Сост.
А. Верховский. М., 2006; Верхи и низы русского национализма: Сб. статей /
Сост. А. Верховский. М., 2007 и др.
Читая их, ощущаешь, что дело отнюдь не в том, что русские националисты — антисемиты, не приемлют демократические и либеральные ценности, выступают против Запада, а в том, что они русские националисты, открыто провозглашающие русскость в качестве главной ценности. И даже стань они либералами и юдофилами, отношение к ним ни на йоту не изменилось бы. Другими словами, дело не в национализме как таковом, а в укорененном на экзистенциальном уровне имплицитном и эксплицитном отрицание России и русское -ти. В оптике такого взгляда русский национализм как манифестация русскости просто обречен на негативное восприятие. В свою очередь рассматриваемый с негативистской презумпции русский национализм используется для доказательства изначально дефектной сущности русскости.
Надо отдавать отчет, что в данном случае мы имеем дело не с порочной интеллектуальной конструкцией замкнутого круга, а с находящимся вне сферы рациональной критики символом веры. В противном случае появление новых отечественных и зарубежных исследований должно было бы привести к пересмотру историографических стереотипов и к переоценке русского национализма в сравнительно-исторической перспективе. Как минимум, он перестал бы выглядеть беспрецедентно жестоким, политическим и идеологическим предтечей германского нацизма.
Ведь этот влиятельный миф не выдерживает никакой научной критики. «Оценивая результаты черного террора, следует отметить, что его размах был несопоставим с террором революционных партий. <...> Парадоксально, что, несмотря на... огромную разницу в количестве террористических актов, совершенных правыми и левыми, прогрессивная общественность создала из черносотенцев образ патологических убийц. Несколько покушений, осуществленных черносотенцами, с политической точки зрения принесли им неизмеримо больше вреда, чем пользы»32.
