В ответ Джим взял меня рукой за
лицо, раздвинул мои губы и поцеловал с алчностью оголодавшего льва. Все в баре
разразились аплодисментами и хохотом.
И тут я увидел краешком глаза
маму… смотревшую на меня! Она прижимала ладонь ко рту, глаза ее были широко
раскрыты, их наполняла увиденная только что картина. Я и забыл, что в эту ночь
папа и мама обслуживали в баре столики и управлялись с кассовым аппаратом. И
вот теперь пораженная ужасом мама повернулась кругом и убежала в подвальное
помещение, и больше я ее до конца той ночи не видел.
Сознание мое зарегистрировало
происшедшее, однако мною владела такая похоть, – да и рука Джима сжимала мое
лицо с такой силой, – что ни о чем другом я думать попросту не мог. Однако в
это мгновение два мира – Уайт-Лейка и Манхэттена – внезапно соединились и
что-то во мне сказало: это правильно.
Словно только того и ждавший Боб
подскочил к нам и громогласно потребовал: «Дай и мне попробовать!». Он отнял
мое лицо у Джима и поцеловал меня точно таким же голодным поцелуем. Теперь
аплодисменты и хохот стали еще более бурными.
– Пап, подмени меня сегодня у
кассы, – попросил я отца. А затем Джим, Боб и я направились, приплясывая, к
хижине номер два, чтобы всю ночь исполнять там танцевальные номера в
постановке Боба Фосса. «Любовь на Бродвее!» – раз за разом ликующе восклицал я.
В Нью-Йорке я предавался сексу
преимущественно втайне и нередко в гей-клубах наподобие «Моего древка». Геи не
решались флиртовать или демонстрировать привязанность друг к другу на публике,
за это их могли арестовать или, и того хуже, избить. Опасения подобного рода
заставляли нас запираться в наших внутренних чуланах страха и стыда. Однако,
когда появились вудстокцы, оказалось, что все и каждый из них, включая и геев,
флиртуют со всеми прочими, – и даже средь бела дня.
Хэнк был мускулистым чернокожим
парнем ростом примерно в пять футов и десять дюймов. Он родился и жил в штате Нью-Мексико,
а услышав о фестивале, бросил все, сел в машину и покатил прямиком в Бетел, где
устроился даровым рабочим на строительство сцены. В какой-то из дней я
заправлял наш бассейн дешевым дезинфицирующим средством, и тут ко мне подошел
Хэнк, спросивший, нельзя ли ему поплавать.
– Можно, – ответил я, указав,
впрочем, на плакат, гласивший: «Правила пользования бассейном. Спасатели
отсутствуют. “Эль-Монако” не несет ответственности за потопление, за писающих в
бассейне детей и за все остальное, что может случиться в воде. Вы плаваете на
свой страх и риск.»
