В последний год учебы я снова
перешел в Хантер-колледж, поскольку мне объяснили, что его диплом позволяет с
большей, чем диплом Бруклин-колледжа, легкостью получить работу. На прощание
Марк Ротко подарил мне пять своих рисунков пером и тушью. Это был подарок,
сделанный от чистого сердца и очень меня тронувшим. Я тщательно свернул рисунки
в трубку и отнес их на хранение домой, в мою комнату.
Разумеется, годы спустя Ротко
признали во всем мире и работы его стали продаваться за огромные деньги. Один
из величайших его шедевров, «White Center», был продан за 72,8 миллионов
долларов – рекордная цена для всех продававшихся в Соединенных Штатах работ
послевоенных художников.
Через несколько лет после того,
как Ротко подарил мне свои рисунки, я заглянул домой, чтобы поискать их в моей
комнате. Рисунки исчезли. Я, страшно разволновавшись, спросил о них у матери.
– А, – сказала она, – да я их
выбросила вместе со всей живописной дрянью, которая валялась в твоей комнате.
Поскольку осознать эмоциональную
ценность произведения искусства мама была не способна, я прибег к единственному
аргументу, который, как я знал, она могла понять.
– Эти вещи стоили больше
пятидесяти тысяч долларов, мама, – сказал я.
– Ну что ты за врун, – парировала
она. – Ничего они не стоили просто чья-то мазня.
Я был в ярости, но понимал, что
сделать ничего не могу. Ни на чьи мнения, кроме собственных, мама никакого внимания
не обращала. Я ушел в мою комнату и, как дурак, набил живот шоколадом. Милтон
Херши[1]
– вот кто был моим святым покровителем.
Хантер я окончил с отличием,
получив степень бакалавра изящных искусств, прикладных искусств и дизайна.
Первую мою работу, оформителя витрин и декоратора, я получил в шикарном магазине
«У. и Дж. Слоан», стоявшем на Пятой авеню Манхэттена. Это был большой мебельный
магазин, рассчитанный только на людей состоятельных. Кто знает, что такое
изысканная мебель? Я этого не знал. Более того, я и не думал никогда, что мой портфолио
с образцами работ сможет соперничать с таковыми же выпускников Пратта. И потому
испытал потрясение, когда Уолтер Брано, заведующий дизайнерским отделом «Слоанов»,
предложил работу именно мне.
В свободное время я расписывал
фресками кое-какие из самых дорогих манхэттенских квартир. Да и картины мои
выставлялись и покупались в художественных галереях. Наконец-то началась
настоящая жизнь. Я зарабатывал очень хорошие деньги. И что гораздо важнее, был
свободен и готов к тому, чтобы раскрыть и выразить все стороны моей натуры.
