После того разговора с Жоржетой я
начал все чаще и чаще думать о том, что пора мне открыться родителям. Мне
хотелось сказать им, что я гей. Я должен был сказать им – и миру, – кто я, на
самом деле, такой. Просто для этого нужно было найти подходящий момент.
Между тем, у меня на глазах
начали разворачиваться события совсем уже странные. Папа и Жоржета обратились в
закадычных друзей. Собственно говоря, они едва ли не влюбились друг в дружку, и
уж папа-то явно искал ее общества. Они о чем-то подолгу разговаривали наедине.
Я приближался к автобусу и видел их сидящими в шезлонгах, беседуя. И что меня
поражало, они явно изливали друг дружке душу. Нередко я заставал их хохочущими.
А в других случаях видел, как Жоржета что-то тихо втолковывает папе, а он
кивает, соглашаясь. Удивительное было зрелище – ни разу в жизни я не видел папу
ведущим с кем-либо задушевный разговор. И вот пожалуйста: он сидит рядом с
Жоржетой, обменивается с ней шуточками и анекдотами, или же слушает ее и
согласно кивает – так, точно она делится с ним какой-то глубокой истиной.
Каждый раз, увидев их беседующими, я старался удалиться, оставшись не
замеченным ими.
И что самое поразительное, когда
Жоржета, папа и я сходились вместе, отец словно пытался передать мне что-то –
взглядом или, как сказала бы Жоржета, посредством своей ауры. Ошибки быть не
могло: он давал мне понять, что любит меня. Он вдруг размякал и смотрел на меня
с гордостью. Собственно, это происходило в течение всего лета, – вернее
сказать, с той минуты, как у нас появились Майк Ланг и компания. И все же
особенно любящим отец становился, когда рядом с нами находилась Жоржета.
Поначалу я не мог взять в толк, что происходит. Решил, что папа просто стареет.
Однако настал день, когда он улыбнулся мне, и я вдруг понял: он знает, что я
гей, он любит меня и гордится мной.
И вынести это было невозможно. Я
ушел в бунгало номер два и просидел там несколько часов. Все вокруг менялось
так быстро, что я едва успевал следить за событиями. Старое мое «я», что бы оно
собой ни представляло, распадалось прямо у меня на глазах. Чем было новое?
Этого я точно сказать не мог. Я чувствовал, что становлюсь более
уравновешенным, более уверенным в себе, лучше лажу с миром. Летом 69-го
претерпевала изменения каждая сторона моей натуры. А тут еще и это – выражение,
которое появляется в глазах отца, когда они встречаются с моими глазами. Где-то
в самой глубине моего существа я все еще оставался маленьким мальчиком, который
латал со своим папой крыши, все время надеясь, что он заметит, с каким усердием
я работаю. И вот теперь Вудсток, огромный смерч музыки и энергии, ворвался в
наш городок и изменил всех нас.
