В школе у меня возник конфликт с нашим комсоргом Романом. Он настаивал, чтобы я на собрании отрекся от своего отца — «врага народа» Так. по его словам, поступали сознательные комсомольцы. Я наотрез отказался это сделать, заявил, что арест отца — это ошибка.
— Органы не ошибаются! — заявил мне Роман.
Вскоре состоялось собрание, где я еще раз повторил о своей уверенности в невиновности отца. Комсорг поставил вопрос об исключении меня из комсомола. Однако большинство проголосовали за вынесение мне порицания.
Прошло немного времени, и Ростислав сказал мне, что и его отца арестовали, и они с матерью должны уехать из Москвы Догнала судьба и их семью.
Я решил уйти из школы и поступить в художественно-промышленное училище (бывшее Строгановское). Экзамен сдал успешно. Осенью можно было приступать к занятиям. Чтобы не голодать я брался за любую работу: художественное оформление столовых, витрин магазинов, клубов, писал лозунги, оформлял стенгазеты… К началу учебного года я все же изменил намерение уйти из школы; решил закончить десятилетку.
…Но это все далекие школьные воспоминания, а сейчас водитель Петро и я сидели в пашем трехстенном убежище, четвертая стена была разрушена и представляла собой экран, на котором можно было наблюдать не выдуманную, а подлинную жизнь войны. Мы находились где-то в стороне, и бой сюда еще не докатился. В башку влетела шальная мысль: «А не устроить ли торжественную отходную?» Я решил хоть раз в жизни напиться и почувствовать, что же это такое, а может быть, нас немного знобило от предстоящего испытания?..
Спирт был. Наполнили черные пластмассовые стаканчики от трофейных фляжек, и только спохватились, что нет воды для запивания, как свершилось маленькое чудо — рядом с проемом двигалась настоящая, живая и вполне привлекательная девушка. Она смотрела себе под ноги, нас не замечала, несла пустые ведра и направлялась к колодцу. Какой может быть прощальный банкет без женщины? Мы бросились помогать ей, — это появление показалось мне спасительным предзнаменованием.
Девушка спокойно приняла нашу помощь, налила нам котелок воды и на приглашение принять участие в скромном торжестве безо всякой рисовки не только согласилась, но и сообщила, что неподалеку находится надежный подвал, а в том подвале ее ждет сестра…
Мы шли за ней с переполненными ведрами, и не расплескивали.
В подвале укрылось несколько женщин с детьми. Они уже знали о немецком окружении и негромко сокрушались не за себя, а за нас, и выражали свое сдержанное сочувствие. Они спокойно обсуждали обреченность нашего положения, и каждая предположительно гадала об участи каждого в отдельности. Кто советовал переодеться в гражданскую одежду и переждать, пока вражеские войска продвинутся подальше, а там, мол, видно будет; кто предлагал пробиваться к своим или уйти в партизаны; советы были стандартные. Наша новая знакомая согласилась даже поначалу укрыть нас в своем доме, а потом, дескать, все вместе уйдем в партизаны… (сестра ее что-то делала в закутке и не появлялась). Мне их советы немного поднадоели, а мой напарник Петро соглашался на все варианты. Но тут — неожиданно; совсем неожиданно — все их предложения вдруг показались мне не только толковыми, но и вполне подходящими, — я внезапно понял, что это катастрофическое накатывание противника на нас упрощает выполнение первого этана моего предположительно-разведывательного боевого задания (к которому, кстати, меня готовили чуть больше месяца) — ведь теперь не надо будет переходить линию фронта, фронт сам перейдет через тебя, и следует только изловчиться и не захлебнуться в этом перекатывании. А потом уж выжить, выстоять и искать связи с конспиративной базой… Но едва я представил себя отсиживающимся в подвале, в то время как другие сражаются и пытаются вырваться из кольца, как тут же отбросил все эти фантазии. К тому же у меня не было ни четкого задания, ни пароля, ни явки для связи— да ничего у меня не было… Оставался один выход: завтра с рассветом любыми средствами добраться до своей части и вместе со всеми пробиваться из окружения.
