Выждав время, Ба разбудил Париса.
— Только тихо! — заговорил он ему на ухо. — Я все сделал для тебя.
— Что?
— Я все для тебя сделал.
Они бежали по той же пыльной дорог ночью. Парис бежал хорошо, легко. Ба приходилось трудно.
— Погоди! — кричал он, и лишь голос был способен догнать приамова сына. — Не забывай, этой ночью я ведь уже бегал здесь.
Она ждет тебя на моем корабле.
Будь ты проклят, счастливец! Будьте вы все прокляты…
Она уже ждет тебя там.
Добежали, домчались! Ба задыхался. Очертания двух кораблей, их округлые бока выделились из темноты.
Ба оставил Париса ждать и забрался на свой корабль.
— Это я, Ба-Кхенну-ф! — громко оповестил он, чтобы во тьме установленная им же охрана не пронзила его копьем.
Девушка спала.
— Вставай! — он принялся трясти ее. — Возьми светильню. И помни: я украл тебя нынче ночью из дома басилевса. Все остальное ты знаешь.
— Я знаю, — покорным эхом откликнулась девушка.
Сердце Ба заболело, но он не остановился. От сожалений избавят скорость действий и новые тревоги.
— Чья ты дочь?
— Тиндарея.
— Кто твоя сестра?
— Клитемнестра.
— Кто твой муж?
— Менелай, брат Агамемнона Атридеса.
— Я украл тебя ночью. Ты согласилась, прельщенная красотой царского сына. Ты видела его тайком. Поняла?
— Да.
— Как тебя зовут?
— Как всегда. Как ты назвал.
— Как тебя зовут? — повторил Ба.
— Елена.
Ба вышел из шатра на палубу и крикнул:
— Эй, Парис!..
Утро. Солнце. Мрачный ясный день.
Море разводило их в стороны, прочь друг от друга. Ба стоял, покачиваясь, на корме и смотрел, как удаляется троянский корабль, как царский сын на прощанье поднял руку.
Спешить с отплытием было незачем, и Ба хотелось оставаться на берегу как можно дольше, но он разыграл спешку, в точности по плану.
«Я вернусь за тобой!» — успел шепнуть он ей напоследок.
Когда?! Неизвестно. Никто не знает. Верь!
Он действительно верил, что вернется, он увезет ее, украдет уже по-настоящему, не из Спарты — из Трои-Велуссы — пусть только война разгорится до предела.
Он обещал. Война начнется.
Само собой, Парису она понравилась. Парис дождался дневного света — и поразился экзотической красоте девушки. Само собой, в Трое таких не водилось. Это ведь была не женщина данов — данайка, как называли их троянцы, или ахеянка, как порой называли себя даны по принадлежности к Большой Ахайе. Это была женщина развитой культуры, драгоценность, доведенная до блеска там, где умеют обращаться с драгоценностями — в Кемт, в нижнем течении Хапи. Парис не знал, сколько она стоит, во что обошлась Рамзесу Великому, сколько стоит кольцо осады, которое скоро сожмется вокруг его города.
