— Да, я не скрывала этого, о Великий Дом.
— Я знаю. Но почему ты не скрывала?
Елена обернулась. Солнце задевало ее волосы, делая их огненными, но лицо ее еще находилось в тени.
— Потому что не может быть сравнения, о Великий Дом, между человеком и живым богом самого могущественного из народов.
Рамзес усмехнулся.
— Ты права, жизнь-здоровье-сила. Можешь отдаться воде. Я приду.
Елена Прекрасная была совсем не то, что Прекрасная Елена.
Ее кожа была темнее, ее гордость еще не родилась, она тоже могла вскрикивать на двух, а теперь уже даже на трех языках, но она помнила, отлично запомнила, впечатала память в сердце — первый язык надо забыть!
Она подводила возлюбленного к пику блаженства, она старалась над ним, и под ним, и возле него, и для него, потому что знала — это ее супруг, однако и тут была путаница: она должна была помнить, что это ее второй супруг, хотя первого супруга видела только со стены, а тот, настоящий, супругом ее никогда не был.
Елена Прекрасная сливалась с возлюбленным своим, их губы соприкасались, а потом она скользила губами по его телу, она хорошо знала, что любит его, обожает, иначе не может, великолепно знала, потому что возлюбленного вручил ей тот, настоящий.
Она умела ждать, как никто.
В ожидании она дарила ему все: идеальный изгиб шеи, темноватую, но безупречную, экзотическую донельзя на севере кожу, свои выверенные движения, неукоснительно безумную страсть…
Она сходила с ума и шептала об этом на торговом койне Эгейского моря, она стонала на хеттском диалекте и под конец, чтобы супругу стало невыносимо приятно, чтобы к наслаждению его тела добавилось торжество честолюбия — она выкрикнула что-то непристойно сладострастное на языке данов, племени Атридесов, на языке Менелая и Агамемнона.
Она умела ждать, как никто. Она очень хотела дождаться.
Чтобы выжить в осажденном городе, ей надо было оставаться любовной болезнью этого человека как можно дольше.
Да, она прекрасна. Но все кончается.
Служение Афродите у них продолжалось, как всегда, до предела возможного, как ему нравилось, как у него получалось. Служанки снова устали подслушивать под дверью.
Никто не услышал, как их голоса слились, будто в песне. Никто не услышал его возгласа: «Елена! Елена!! Елена!!!»
Он упивался обладанием, на грани чувств повторяя ее имя.
Так было всегда, она привыкла.
Наверное, зря… Нельзя привыкать. Все-таки он очень хорошо это делал.
Лучше ли, чем кто-то? Вряд ли может быть сравнение между человеком и существом на пороге бессмертия.
