[126].
И если в чем-нибудь есть у него нужда,
Ему отказа нет в щедротах никогда.
Веленью твоему безгласно повинуясь,
Моря и воздух и земля
Дары свои несут, в стараньях соревнуясь,
Украсить яствами застолье Короля.
Пока был жив Генрих IV, Малерб почти всегда придерживался этой своеобразной небрежности, как то видно еще по одному из стихотворений, которое он написал для Короля, когда тот был влюблен в принцессу де Конде:
Мои думы, довольно.
Вы так жалите больно…
Но в другом стихотворении, написанном для влюбленного Государя, он строго соблюдает правило, завершая фразу по смыслу к концу третьей строки; это:
Сколько терний, Любовь… и т. д.
Первым, кто заметил, что соблюдение вышеназванного правила необходимо в шестистрочных стансах, был Менар, и, быть может, именно поэтому Малерб почитал его французом, пишущим стихи лучше чем кто-либо. Ракан, который играл немного на лютне и любил музыку, пошел сперва на уступку музыкантам, кои не могли делать репризу в шестистрочных стансах при отсутствии паузы в конце третьей строки; но когда Малерб и Менар пожелали, чтобы в десятистрочных стансах делали остановку еще в конце седьмой строки, он воспротивился и почти никогда этого не соблюдал. Он исходил из того, что такие стансы никогда не поются и коли даже их стали бы петь, то не пели бы с тремя репризами; вот почему вполне достаточно одной в конце четвертой строки.
Малерб хотел, чтобы в элегиях стихи получали законченный смысл через каждые четыре строки, даже, по возможности, через каждые две, Ракан с этим так никогда и не согласился.
Малерб не желал, чтобы в стихах употребляли такие неопределенные числительные, как «сто» и «тысяча», например: «тысяча терзаний», и, увидев слово «сто», в шутку говорил: «А быть может, было всего лишь девяносто девять?». Но он утверждал, что есть особая прелесть в употреблении чисел, когда это бывает надобно, как вот в таком стихе Ракана:
Вам триста лет, могучие дубравы…
Это также одно из тех суждений, с которыми Ракан не мог примириться: тем не менее он осмелился выступить открыто лишь после смерти Малерба.
Кстати о числе. Когда кто-нибудь говорил: «Его все лихорадки трясут», — Малерб спрашивал: «А сколько их, лихорадок-то?».
Он потешался над теми, кто утверждал, будто в прозе тоже есть свой счет; он говорил, что длинный ряд периодов — все равно что стихи в прозе. Это дало кое-кому повод предположить, что не он перевел «Послания» Сенеки, ибо периоды этого текста в какой-то мере построены на счете.
