В первое время я подолгу стояла у окна и смотрела на высокие стены, которые отделяли мое «королевство» от оживленной улицы. Я смотрела на верхушки деревьев, покрытых пылью. Представляла себе магнолии, под сенью которых заливаются птицы, пальмы в тропических садах, мощь эвкалиптов и тополей, высаженных вдоль улиц. Я слышала звонки велосипедов, топот лошадиных копыт, голоса и смех, хохот детей, выходящих из школы. Все это доносилось из-за стены.
Лишенная улицы, отрезанная от всего, я воображала себе то, чего мне не хватало. Мне было хорошо здесь. И потом, внешнего больше не существовало. Мне не был интересен мир, из которого я исключила себя, чтобы все свое внимание уделить одной лишь только комнате: жить в ней, наполнять ее своими мечтами, ожиданием. У меня появились собственные ритуалы. Они возникли в Кабуле, когда мне удалось ускользнуть на уик-энд, который во всех мусульманских странах начинается в пятницу. Я разложила на кровати платья, которые подарил мне Шахзада. Они были куплены в Пакистане и в Дубаи. Я выложила их одно на другое на покрывале, где они, легко шурша шелком, вискозой, тафтой, выступали прелюдией к тысяче и одной ночи, которые ждали меня в Джелалабаде. Там я избавлюсь наконец-то от своей городской униформы — неприметной, широкой, которую носят здесь все европейские женщины, чтобы не быть замеченными мужчинами. Я снова стану женщиной. Лучше — одалиской. И я мечтала, что Шахзада сможет пробудить во мне сладострастную женственность восточных женщин.
Другие маленькие ритуалы заполняли время в ожидании Шахзады. Прохладный душ, мытье волос, ароматические масла для тела… Я вела себя как куртизанка. И мне нравилось эта зависимость от страсти. Мне нравилось чувствовать себя слабой рядом с ним. Мне нравилось его доминирование, нравилось ощущение, что мое место здесь, рядом с ним, под его защитой. Ни за что на свете я не хотела бы умереть, не познав этих ощущений, не повстречавшись с мужчиной, который умеет сделать женщину нежной, красивой и счастливой. И подчиненной тоже.
Потом — зажечь свечи, читать, спать. Подождать еще, растянувшись на канапе, смотреть на крылья вентилятора, монотонное движение которых уносило меня далеко. Время текло в наслаждениях — незначительных, но ни с чем не сравнимых.
Дверь открывалась, он входил, клал голову на мои колени, потом снова возвращался к своим делам. Иногда по утрам он исчезал до моего пробуждения. Иногда, открывая глаза, я находила розу на своей подушке. То был утренний цветок, сорванный в саду.
