[2] были небрежно накинуты через плечо или намотаны на тело. Они выказывали удивительное для такого момента спокойствие. Я заметила солдата, сидящего и пытающегося соорудить из своего длинного шерстяного школа головной убор, похожий на тот, который носил Масуд. Мы все вместе выпили обжигающий чай.
Затем один моджахед проводил нас до танка. «Поднимайтесь», — приказал он. Я вскарабкалась на самый верх и не пошевелилась, пока мы не доехали. Солнце встало. Я поняла, что переживаю уникальный момент. Я находилась в опасной ситуации. На фоне сказочного пейзажа будут погибать люди, возможно на моих глазах. Неясный страх больше не покидал меня.
На передней линии фронта триста-четыреста воинов готовились к бою: одетые в шальвар камиз[3], обутые в сандалии, нищие, в отрепьях, с гранатометом на плече или с автоматом Калашникова на ремне. Слышалось глухое клацанье автоматов, которые воины проверяли в последний раз. То были совсем юные горцы, которые еще вчера карабкались, проворнее горных коз, по склонам и тропинкам. Мальчишки. Я снимала их со сжимающимся сердцем. Командир, едва ли старше их, напутствовал их на дари[4]: «У вас украли ваши земли, убили ваших отцов, ваших братьев. Сегодня именно вы можете вернуть то, что вам принадлежит. Вы должны бороться из последних сил, чтобы ваши братья могли жить».
Они не уступили бы свое место никому. Я спросила у парня в паколе: «Почему вы здесь?» Он не выказал особых эмоций, особой ярости и сказал обычным тоном: «Талибы взяли наши земли на холмах. Затем людей старше 25 лет, чтобы послать их на фронт. Там они погибли… Поэтому многие перешли на другую сторону и примкнули к моджахедам». За ним его товарищи с важным видом одобрительно кивали головой.
Начали раздаваться крики: «Амер Сахеб, позволь нам умереть за тебя!» Они испытывали абсолютное доверие к своему предводителю. Ведь он приказал своим убить его в случае, если у врагов появится возможность взять его живым.
Я столкнулась с удивительным, тревожным и слишком реальным миром.
Тяжелый пулемет стрелял не дальше, чем на 300 метров. Молодые солдаты забрались в кишку первой траншеи, наиболее удаленной от линии фронта. Несколько минут назад они уважительно отвечали на мои вопросы. Теперь с таким же достоинством они шли на смерть. Повсюду взрывались снаряды. Мужчины больше не разговаривали. Каждый знал, что боеприпасы наперечет.
Мы с Даудом и Фахимом молча стояли рядом, опершись о земляной вал траншеи. Потом нам приказали подняться на командный пункт. Там беседы с военными продолжились за чашкой чая, как если бы снаружи ничего не происходило, как если бы на расстоянии нескольких километров отсюда мальчишкам не грозила смертельная опасность. Солдаты шутили по радио. Я слышала их смех. Дауд объяснил: «Они говорят с талибами, которые находятся на противоположной линии фронта». Я не верила своим ушам.
