— Скажи, уши у коровы где находятся? Спереди рогов или сзади? А!.. Не знаешь?! А сколько ступенек на клубном крыльце?
Мишку уважали. К четвертому классу пацан успел поломать ногу, прыгал с зонтиком с чердака и шмякнулся, умудрился соорудить из старой кроватной сетки батут и ухитрился «зайцем» съездить на аэродром в город Сызрань.
В элеронах, шпангоутах, лонжеронах, бипланах и монопланах наш генеральный разбирался примерно так, как наш учитель Иван Павлович Косырев в суффиксах и приставках.
Каждое утро Мишка солидно поплевывал на исцарапанные грязноватые пальцы, разворачивал худую, па складках схему будущего планера и озабоченно молчал. Рабочий день начинался. Трехметровое неустойчивое наше детище уже приобретало птичьи черты. Оно шелестело пергаментными боками, лишь только прихлынет из раскрытого окна лавина плотного воздуха. Итак, дело подходило к концу. Но кто-то взглянул на улицу, кто-то ойкнул, кто-то отложил в сторону стамеску: в нашем курмыше появилась незнакомая взрослая девушка.
Не нашей, не деревенской походкой она приближалась к соседнему дому. Нам здорово приглянулся её клетчатый чемоданчик. Сама девушка не понравилась.
— В брюках, воображала, — заметил Костя Куртасов.
— И рот чересчур велик, — подал голос тонкий ценитель девчат Колька Черкасов.
— Планер лучше! — с инженерной точностью подвел итог генеральный.
Я не отставал:
— Вот взлетит, вот удивятся!
Первым изменником в секретном стане оказался, конечно же, Колька Черкасов. На другое утро он не явился в ангар. С равнодушным нахальством, голый по пояс Колька отпасовывал волейбольный мячик незнакомке. Черкас шлепался без нужды в белесую пыль, чтобы показать спортивную прыть, громко хохотал и навязчиво демонстрировал бугры бицепсов.
— Девчатник, — заклеймил его Костя Куртасов, и сам на другой день не пришел в мастерскую.
Генеральный конструктор грозно посидел над потерявшей привлекательность схемой, потом небрежно сложил её и, сквозь зубы сплюнув, сказал: Фу-ты, ну ты, лапти гнуты, пошли и мы по мячу постучим. Объявляется отпуск, погодит это крылатое чучело.
Я от нечаянной радости оборвал пилку на лобзике.
В этой иноземной волейболистке мне, в отличие от ребят, нравились и сухощавая подтянутая фигура, и острые черты лица, и особенная привычка часто откидывать назад белую голову. Я-то что, оказывается, и мои товарищи напрочь забыли про самолетостроение. Они наперебой разрисовывали девушке прелести верхнемазинской жизни.
