Мадам Дюранси смотрела ей вслед, издевательски кривя губы. Маленькая дура! Теперь какое-то время она, вероятно, будет разыгрывать из себя несчастную любовь и брошенную невинность. Но рано или поздно воля к жизни и молодость возьмут верх, и тогда она, Александрина, найдет верный способ излечить ее от печалей.
Она позвонила Элизе, прелестной горничной Амелии, которая столь же безоглядно была преданна своей юной госпоже, сколь ненавидела в глубине души мадам, темные замыслы которой видела насквозь с безошибочным инстинктом как истинное дитя природы. Но при этом, разумеется, они ничем не выдавала свою антипатию.
Вот и сейчас она вошла и присела в глубоком реверансе: «Да, мадам?» Ее большие карие глаза испытующе смотрели в гладкое, непроницаемое лицо хозяйки. Элиза подслушивая, стояла у двери, когда Амелия, расстроенная и заплаканная, пробежала мимо нее к лестнице, ведущей наверх. Было ясно, как божий день, что в этой освещенной утренним солнцем комнате, где играл занавесками легкий утренний ветерок, разыгралась маленькая, но впечатляющая драма.
– Ступай наверх и присмотри за мадемуазель Амелией, – распорядилась Александрина. – Она только что ушла к себе. Позаботься, чтобы она приняла освежающую ванну и через час или два была готова к выезду.
Элиза сделала реверанс. На ее свежем личике был живо написан один-единственный вопрос.
– А правда ли говорят, что месье Эрнст уехал? – участливым тоном осведомилась она. Александрина оборвала ее нетерпеливым движением руки.
– Занимайся своими обязанностями, а все остальное – это уж мое дело.
Элиза, надувшись, удалилась. Она на дух не переносила новую хозяйку дома.
Про себя Элиза обвиняла именно ее в гибели месье де Сен-Фара и всей душой занимала сторону своей маленькой госпожи, с которой у нее за годы службы в доме Сен-Фаров сложились самые дружеские отношения. Только ради Амелии она осталась на месте горничной после того, как мадам взяла на себя управление домом. Да и сама Амелия всем сердцем была привязана к Элизе за ее верность.
Когда минутой позже горничная постучала в дверь своей госпожи, вместо ответа она услышала еле сдерживаемые рыдания. Тогда Элиза решительно повернула ручку двери и вошла в напоенную воздухом комнату, украшенную чудесной бело-золотой мебелью в стиле ампир. Она застала Амелию рыдающей на своей кровати под балдахином из светло-голубого сатина.
– Выше нос, мадемуазель! – сказала она на свой грубоватый, но сердечный манер. – Ничего с вашим голубком не станется в этом его путешествии. Вы сами не заметите, как время мелькнет, и он вернется сюда богатым человеком с сундучком, который весь будет набит подарками для его любимой девочки. Готова поспорить, мадемуазель, не пройдет и двух лет, как мы будем гулять на вашей веселой свадьбе!
