— Как же, жив.
— А какой из себя?
— Да такой! Как и все люди — ничего себе. Обыкновенно какой. Прощенья просим.
— До свидания.
Н-да. Или так случится — селедку неожиданно в лавочке завернут. Я, можно сказать, писал, писал, старался, старался, а тут… селедку. Книжкой-то. В лист, как в простыню.
Или какой нибудь умник на будущую книжку мою критику наведет.
„Все это сплошная брехня! Не верьте, люди православные. Автору за такое — дышлов в рот"!
Пожелание, как сами, станичники, видите не из приятных. Печатное же слово у всех к себе интерес вызывает: одни на цыгарку, другие на подтопку, третьи… так еще похуже, но я все же на критику ответить могу. Просто так. Вопросиками.
— Есть река Дон? А есть у этой реки запольные речушки и иные? А есть речушка Кагальник, где Степана Тимофеевича Разина лагерь стоял? Кагальник, что бежит себе на солнышке переливается, туда сюда завивается, по степи змейкой поворачивается? Змеей-желтобрюшком.
Так я такого спрошу и тот ответит:
— Есть.
— Ну, а если есть, так живет и казак сей — Иван Ильич Гаморкин. Забожусь, как Михаил Александрович Петухой.
Неужели же никто моему свидетельству не поверит.
Все это так, а вот печатное слово — опасное дело!
— Что написано пером, — не вырубишь топором. Напечатали и — крышка. Хоть ложись тогда и помирай.
Верьте, станичники, — в том, что книжка сия на свет родилась не я виной, а Гаморкин. Опять же — жену и детей его не трогайте, он один в своем роде, жена же — благоприобретенное! И выходит, что я не причем. Что я так себе, выходит, сбоку-припеку. Записал и отпечатал — в чем же моя вина? Нет ее — не вижу. Он — знаменит! Иван Ильич Гаморкин! Не казак, а казарлюга, ему и черт не брат, он на мотив Пугачева или Разина был. А что я? Я — в сентябре родился. А в сентябре, как известно, одна ягода, — да и та — горькая рябина.
Гаморкин совсем другой человек. Он удивительный казак.
Какие он загадки загадывал, если бы вы знали, — куды там армянские или персидские, гаморкинские загадки — казачьи.
„Не давай свободу чужому народу". Кто?
Или вот:
„Руками машет, под балалайку пляшет".
„Дашь пятак, возьмешь четвертак". Кто?
„Один работает и трудится, а другой тоскует да нудится".
А пословицы, пословицы. Где-то он набрал уйму целую?
Вспоминает, а я записываю.
„Затупится на шеях казачьих топор — не хватит и веревок".
„На казачьи хлеба, есть по двадцать едока".
„За гриву не удержался, — за хвост не удержишься".
„Супротив мужичков, есть казак Кузьма Крючков".
