— А шашлык?
— К чёрту шашлык! Телёнка в уборную оттащим...
— Ты очумел... Он в дырку не пролезет.
— Руби его на куски, а я схожу за тряпкой.
Мите из-под койки было видно, как топор с хряском прорубал в телячьем боку узкое ущелье — туша развалилась надвое.
Тяжёлая, отталкивающая вонь поднялась из дыры, заполнив собой весь сарай. Угрястый, покашливая, хмуро крошил топором телёнка на части, изредка поплёвывая на ладони.
Сашка втащил в охапке тряпьё и свалил его на пол.
— Разрубил?
— Готов. Никак пальто принес?
— Моя гимназическая шинель. Отслужилась...
— Чудак, она же почти новая.
— Аллах с ней, англичане новей дадут. Недаром же воюем.
— Однако мясо довольно душистое...
— Одолевает?
— Слезу катит...
— Ну, шинелька, — грустно вздохнул Сашка, — юность отошла, а также и все телячьи восторги. Наваливай!
— Куда?
— Прямо в шинель и наваливай. Я пойду гляну — на дворе никого?
— Тихо... Бери за тот край.
Сапоги угрястого, споткнувшись о порожек, бухнулись в мягкую пыль двора. Митя выбрался из-под койки, не теряя времени схватил с одеяла револьвер и стремглав бросился домой, пришпоренный удачей.
Земля и крыши, словно известкой, были выбелены высокой полнотелой луной. Дремали тёмные деревья. Сашкин отец в нижнем белье проковылял через двор и, сняв с погреба ночной горшок, позёвывая, понёс его в квартиру. Митя притаился в тени, выжидая, когда он скроется в дверях. Перебравшись через забор в свой палисадник, Митя отдышался и, нащупав под ногой веревку, поднял её: этой веревкой мать обыкновенно привязывала телёнка к дереву. Злоба и нежность охватили Митю.
Осенью явился на костылях Никита Шалаев. Он неумеючи волочил своё обглоданное болезнью тело, останавливаясь и шумно дыша после каждой уличной канавы. На дверях висел чужой, незнакомый замок. Никита отворил ставню и заглянул в окно: в комнате стояла его кровать, но покрытая чужим стёганым одеялом. Он недоуменно оглядел двор и железный скребок для очистки налипавшей на обувь грязи. «Заржавел, — грустно усмехнулся Никита, — давно не очищал. А теперь и вовсе не придётся». Приколов булавкой повыше колена опущенную штанину, он повис на костылях и протащился через двор в соседнюю квартиру, к Муратовым. Дверь изнутри была закрыта на крючок, он постучал костылем.
Послышалось шарканье подошв.
— Кто там? — справилась за дверью Митина мать.
— Отворяй-ка ворота!
— Никитушка?..
— Добрый день, соседка. Кто это там в моей халупе окопался?
— А не знаю, — отмахнулась старушка, — не моё дело. У Митьки спрашивай. Связался он на мою голову не знай с кем!.. Дома не ночует.. Заходи, заходи, чайку попьём...
