Двенадцатый клянется брат своим одиннадцати братьям.
Напрасен подвиг их и труд, с гранитом в спор вступать опасно —
В дар искусительному сну сложили головы напрасно.
Сдавило сердце, кость в куски, ладони в пыль, бледнеют лица —
Скончались все в единый день, одна над всеми ночь струится.
Но тени павших, Боже мой, верны поставленной задаче.
Лишь время движется не так, и молоты звенят иначе.
Звенят вперед, звенят назад и камнем утоляют голод,
Поди пойми, слепая ночь, кто тень из них и кто здесь молот.
«Нет, прежде сокрушим гранит, чем ржа и смерть смежит объятья!
Двенадцатая молвит тень своим одиннадцати братьям.
Но не хватило теням сил, от тени тьма не убывает, —
Скончались вновь, ведь смерть щедра, мертвее мертвых убивает,
А все не вдоволь и не всласть, бывало, умирал бы вечно.
Конец всему, всем след простыл, и повести конец, конечно.
Но молоты, велик Господь, от неудач не приуныли
И стали сами в камень бить, сквозь бронзовые брызги пыли.
Звенели в гром, звенели в блеск, презрев, как люди, пот и холод —
Поди пойми, слепая ночь, кто молот, если он не молот.
«Нет, прежде сокрушим гранит, чем ржа и смерть смежит объятья!» —
Кричит двенадцатый из них своим одиннадцати братьям.
И пала с грохотом стена, сдвигая горы и пустыни,
Но ничего за ней нигде — ни слез, ни девушки в помине.
Нигде ни губ ее, ни глаз, судьбы, освобожденной снова,
Там только голос был, и все, был плач — и ничего другого.
Был только плач, и грусть, и боль — позор, не призванный к ответу.
Таков наш мир. Недобрый мир. Зачем иного мира нету?
Среди юдоли тщетных снов, где чудо — плач или кручина,
Двенадцать молотов легли в знак завершения почина.
Нежданная настала тишь, и пустота закрыла небо.
Зачем над пустотой язвишь, пока она внимает немо?
