Однажды управляющий Народным домом остановился около моего письменного стола и высказал просьбу, которая меня удивила. Не могла бы я выступить на тему революционного движения в России перед членами немецкого клуба социалистов?
– Выступить – но как я могу? – спросила я. – Я никогда в жизни еще не выступала перед аудиторией. Я не знаю, как и начать.
Он продолжал настаивать в своей спокойной немецкой манере. Разве я не член партии и не должна выполнять определенные обязанности, подобно другим членам? Они хотели, чтобы в этот раз кто-нибудь сделал доклад о России, а я была русской и к тому же революционеркой. Разве я не считаю необходимым подчиняться партийной дисциплине?
Трудно было отвести эти доводы, хоть я и была уверена, что никогда не смогу выступить перед публикой. Но я решила, что должна, по крайней мере, проявить добрую волю независимо от результата. Я не буду говорить о России, потому что недостаточно знаю рабочее движение того времени, но я согласилась выступить с пропагандистской речью в защиту социализма, и если я потерплю фиаско – что ж, я предупреждала.
Подготавливая свою речь, сейчас я полагаю – когда вспоминаю все это, – что я интуитивно понимала то, чему многие люди учатся на собственном опыте: в какой мере агитационная речь должна подпитываться эмоциями и насколько постепенно слушателей надо готовить к пониманию абстрактных идей. Во-первых, нужно понимать своих слушателей и установить с ними психологическую связь. Я взяла на вооружение лозунг Антонио Лабриолы: «Предоставь в распоряжение масс науку». Как это сделать, могла подсказать мне только моя марксистская подготовка и интуиция.
Когда настал вечер моего выступления, я с удивлением обнаружила, что не беспокоюсь о его исходе. Это был мой долг, который я была обязана выполнить, и я верила, что, если буду выражать свои мысли честно и искренне, не будет иметь значения, насколько неудачным окажется мой дебют в других отношениях. В рабочем движении работа была для всех, и я должна остаться для движения не менее полезна даже после того, как рабочие поймут, что я не умею говорить с трибуны.
Я была так уверена в плохом результате этого эксперимента, который, как я была уверена, окажется моим первым и последним публичным выступлением, что я решила взять с собой на эту встречу небольшую собачку, которую один товарищ доверил моему попечению. После нескольких слов мне, безусловно, придется остановиться, и председатель попытается спасти положение, извинившись за отсутствие у меня опыта. Тогда, после того как я продемонстрировала свои добрые намерения, я смогу выйти из зала и подольше погулять с собакой. Только чувство полного равнодушия к исходу этого мероприятия придало мне сил предстать перед аудиторией. Я заранее написала то, что намеревалась сказать, но, как только я встала, чтобы говорить, я ни разу не вспомнила о своей рукописи. Через несколько минут я обнаружила, что говорю свободно и непринужденно. Даже повторяющиеся неоднократно аплодисменты не прерывали поток моих слов. Вероятно, я говорила больше часа, и бедный пес не получил в тот вечер своей обычной прогулки.
