Андреа невольно остановился, чтобы дать ей дорогу. Неда, как всегда для выезда, была одета продуманно и изящно. На ней была надвинутая на лоб модная шляпка с вуалеткой, затенявшей ее золотистые глаза; она грациозно опиралась на длинный зонтик. В своем коротком манто из зеленого бархата, с этим дорогим изящным зонтиком девушка на фоне серых стен казалась ярким экзотическим цветком. Заметив Андреа и узнав его, Неда испуганно замерла на месте: она подумала, что он пьян, но, увидев, что он уступает ей дорогу, устыдилась своей мысли и решила, что он болен и оттого так бледен. Она улыбнулась и ответила на его приветствие, хотя он поздоровался и не так любезно, как здоровались другие знакомые ей молодые люди.
— Приятной прогулки! — многозначительно сказал Андреа.
Они видели друг друга ежедневно из своих окон, встречались на улице, но разговаривали редко, всегда мимоходом и с недомолвками, которые задевали ее и обижали.
— Благодарю, — ответила она, озадаченная его тоном, и почувствовала, что ей надо объяснить, куда она едет. — Вчера приехала из Парижа мать господина Леге. Мы хотим показать ей наш город.
— А-а! Археологические раскопки. Картины Востока. Ясно!
— Я тебя не понимаю!
Но, еще не договорив, Неда почувствовала, что слишком хорошо его понимает, и вспыхнула.
— Думаю, что тебе выгоднее ей ничего не показывать.
Он смотрел на нее дерзко, испытующе и словно читал в ее душе. Эта его манера и отпугивала Неду и заставляла выделять его изо всех своих знакомых.
— Спасибо за совет. Извини, меня ждут.
Сознание, что ему удалось ее поддеть, наполнило его злорадством. «Пускай знает, что люди не слепые и видят все их хитрости», — думал он с беспричинным ожесточением, глядя, как она, гордо вскинув головку, поднимается в фаэтон.
— Мое почтение господину жениху! — крикнул он, когда Калимера натянул поводья и фаэтон тронулся.
«Наглец, — думала она, откинувшись на мягкую спинку сиденья. — И что он имеет против меня? Что я ему сделала? А я-то, дура, когда-то была в него влюблена... Дневник вела целый год в пансионе для него, чтобы ему отдать. Девчоночья сентиментальность. Надо найти тот дневник и сжечь!»
Мысленно она подбирала слова, чтобы его побольней обидеть. Пьяница, развратник... Но последнее показалось ей несправедливым. «Я не имею права утверждать того, о чем только слышала, пусть и от Филиппа», — сердясь еще больше, решила она и заставила себя думать о чем-нибудь другом, более достойном.
