Сбиваемый с толку на каждом своем шагу, раз за разом обманываемый в попытках отыскать доказательство измены, знания которой он не перенесет, Король, послушавшись, верно, инстинкта, сокрытого в потаенных глубинах натуры его, нащупал единственный путь, способный, быть может, привести его к цели, которой он столь страшится и жаждет.
Король наблюдает. Двор предается обычным своим удовольствиям. Тристан с Королевой являют истинную картину благопристойности. Ничто не меняется.
И все же я спрашиваю себя: так ли уж и ничто? Все это походит на летний день, такой же, как прочие летние дни, если только не считать прикрытого полуденным зноем первого осеннего холодка. А кроме того, наличествуют и определенные знаки.
В осмотрительности Королевы и Тристана обозначилось нечто новое, я это заметил. Встречаясь, они теперь несколько скованы: слишком усердно избегают они взглядов друг друга, слишком большое сохраняют между собой расстояние. Речь, произнесенная Королем в Совете, явно поставила их в тупик. Они почуяли в ней угрозу, понять которую пока еще не сумели.
В особенности усталой и напряженной выглядит Королева. Каждую ночь она послушно выполняет на королевском ложе свой супружеский долг. Каждый день склоняет главу на мессе, сидит за обедом по левую руку от Короля, гуляет с камеристками. А где же Тристан? Что сталось с пылом, который сжигал их в лесу? Существование ее ныне — маскарад, пиеса. Все, чем полнится жизнь, затаилось в Королеве.
Я проходил сегодня двором мимо пекарни и кухни, и из-за угла выступила Брангейна, и вложила в ладонь мне записку. Я не разговаривал с нею со времени изгнания Тристана и Королевы. Когда я поднял взгляд от записки, Брангейны уже не было рядом со мной. Я должен встретиться с нею в башенном покое Королевы после того, как колокола отзвонят полдень. Королева при встрече присутствовать не будет.
В согретом солнцем покое, в витании блистающей пыли, Брангейна, замкнув дверь, повернулась ко мне. Лицо ее осунулось, взгляд был суров; в теплом, взволнованном свете она выглядела постаревшей.
— Королева несчастна, — сказала Брангейна.
— Королева… — я поколебался, стараясь потщательнее выбрать слова, — имеет множество оснований для счастья.
Что-то мелькнуло в ее глазах — разочарование, презрение — заставившее меня, увидев ее молодой порыв, устыдиться придворной плавности моих словес.
— Зачем, — резко спросил я, — Королева вернулась в замок?
— Ее призвал Король.
— Она подчинилась Королю?
