- Все может быть, старина. Не знаю. Во всяком случае, мы отлично повеселились.
Сэлли шагает почти вплотную к Питеру, не прикасаясь, вглядываясь сбоку в его лицо.
– Ты уверен, что не видел ее?
Он оборачивается к ней. Сэлли глядит на тропу.
Говорит:
– Ты пахнешь, совсем как она этим утром.
– Лапушка. Ради Бога, – и следом: – не будь дурой. Может, это и ее крем. Я просто подобрал его после еды.
Она по-прежнему не отрывает глаз от тропы.
– Я не заметила его, когда мы укладывались.
– Ну, значит, она забрала его, уходя. И ради Бога, не будь ты такой…
Он отводит взгляд.
– Большое спасибо.
– Сама напросилась.
– По крайней мере, я знаю теперь, что я – зануда.
Он дергает сына за руку.
– Слушай, Том. Давай наперегонки. До того дерева. Готов? Вперед!
Он пробегает несколько шагов и позволяет четырехлетнему сыну догнать его и обогнать.
– Твоя взяла! – он снова берет сына за руку, они оборачиваются к медленно приближающейся Сэлли. – Том победил.
Сэлли посылает мальчику слабое подобие улыбки. Питер берет у нее корзину, на миг прижимает ее к себе свободной рукой, шепчет ей в ухо: «По правде сказать, она мне безумно нравится. Но занятия некрофилией я отложил на старость».
Она отстраняется, успокоенная только отчасти.
– Ты заставил меня почувствовать, насколько ненадежно мое положение.
– Давай, Том. Возьми Сэлли за руку.
Они идут дальше, малыш между ними. Он шепчет над головой сына:
– Тебе следовало отыскать для этого причину получше.
– Ты только что назвал одну.
– Значит, ничья.
– Ты не хочешь ничего принимать во внимание.
– Кто бы говорил.
– Тебе просто нужно, чтобы я сидела с твоими пижамами. Весь день. А ты бы забыл, что я существую.
Он вздыхает; и это избавляет его от необходимости что-то отвечать. Впереди, там, где расступаются, открывая первый луг, деревья, видны Поль с Кандидой, стоящие на открытом месте и глядящие назад, в небо. Заметив их приближение, Кандида взволнованно указывает вверх. Листва мешает им понять, на что. Однако, выйдя на луг, они понимают.
Облако, но облако удивительное, такое, что запоминается раз и навсегда, – оно настолько ни на что не похоже, настолько не вяжется с погодой, что мгновенно бросается в глаза даже самому неприметливому человеку. Облако наползает с юга, из-за утеса, к которому карабкался Питер и близость которого к пикниковой полянке, верно, и скрыла от них то, что стало давно уже очевидным на равнине, поэтому кажется, будто оно подкралось незаметно, роковое, зловещее, - гигантская, серая с белой опушкой лавина, высящаяся над каменной стеной, безошибочно предвещая бурю. Всегда предсказуемую по жаре и неподвижности дня… и все-таки поражающую. По-прежнему тихий, безветренный солнечный вечер вдруг оборачивается жутковатым, поддельным – злобной насмешкой, зубьями умело расставленного капкана.
