Клайв и Джеймс сидели в гробовой тишине, которая всегда бывает перед или после бури. Оба надеялись, что буря уже миновала, потому что если этот взрыв — еще не буря, то человеческих жертв явно не избежать. Клайв еще больше разрумянился — то ли от волнения, то ли от восхищения смелостью Анны.
— М-да, — многозначительно изрек Джеймс. Его совершенно не грела мысль, что вот сейчас — да, сейчас, впервые в жизни — его грубо, пусть в истерике, но все равно грубо отбрила женщина. Еще хуже он себя ощущал от того, что у его любовного фиаско были свидетели. Единственная возможность хоть как-то спасти ситуацию — продемонстрировать полное к ней, к ситуации, пренебрежение. — У нее что, месячные?
Клайв из нежно-розового сделался багровым.
— Послушайте, любезнейший… — Видимо, он собирался сказать Джеймсу нечто в той же тональности, что и Анна, но то ли силы чувств не хватало, то ли врожденная робость не позволяла. — Я вас очень попрошу выбирать выражения, когда речь идет о моей… невесте, — изрек он со всем достоинством и холодностью, на которые был способен. — Тем более что ее физиологические циклы вас совершенно никак не касаются. — Он поднялся, снял с вешалки шляпу, надел плащ и удалился.
Только на улице он сообразил, что надо было бы остаться — на случай если до того неприятного усатого типа плохо доходит и он позволит себе что-нибудь лишнее в адрес Анны. Но гордо удалиться проще, чем гордо возвратиться, поэтому Клайв решил не портить эффекта от сцены.
Невесты?! — ужаснулся Джеймс. Ужас перешел в гомерический хохот. Продолжать этот фарс дольше не было сил, поэтому так, давясь смехом, он и покинул кофейню. Ну надо же, каков жених… И Эйд еще на что-то рассчитывал?! А сам Джеймс удивлялся, что в ней так много нерастраченной страсти!
Джеймс уходил, унося с собой большую ценность. Ценностью было знание, что неудивительно в наш век. Адриан, судя по всему, тоже потерпел с Анной сокрушительное поражение. Тут они с ним абсолютно на равных.
Наконец-то этот ужасный день подошел к концу. Анна заперла дверь и почувствовала себя немного уютнее. Теперь она ни перед кем не обязана делать хорошую мину. Впрочем, посетителей сегодня было немного — видимо, они почувствовали, что над кофейней «Гватемала» сгущаются тучи, и предпочли обойти ее стороной. Анне было стыдно за свою выходку — прежде всего перед собой. Она никогда не выходила из себя при посетителях, ни-ког-да! Прежде. Этот день все-таки настал, и настал по вине мужчин.
