Ногой она сдвинула под лавку корзину, встала, закинула за голову руки, со стоном потянулась так, что под кофточкой, как голые, выставились груди.
Алёша послушно сел на скамью, украдкой наблюдал, как Фенька заметает рассыпанную чернику. Когда она переступала босыми ногами и наклонялась, Алёшка видел ямочки под Фенькиными коленками и отводил глаза.
Фенька не спешила. Она как будто нарочно оттягивала то, что должно было быть между ней и Алёшкой, долго умывалась за печью, звякая железным соском умывальника, оплёскивая воду в таз. Алёшка слышал, как шуршало полотенце. Потом Фенька полезла в подпол. Алёшка, неловко улыбаясь, смотрел, как, сдерживая в плотно сжатых губах улыбку, она ставила угощение. Когда Фенька подходила, он сжимался, как клеверок перед дождём, краснел и смотрел в пол.
— Может, выпьешь для храбрости? — спросила Фенька, её лукавые глаза смеялись.
— А что? И выпью!.. — с вызовом сказал Алёшка и выложил кулаки на стол.
Фенька медленно подошла, положила руку на его голову, её жёсткая ладонь скользнула по щеке, закрыла ему рот. Алёшка сквозь запах земляничного мыла опять уловил идущий от её ладони запах молока и коров, и, как тогда, в бору, этот уже знакомый ему запах не оттолкнул, а повлёк его к Феньке. Пряча лицо, он прижался к её покорному телу так, что хрустнуло у неё в рёбрышках.
— Тише ты! — сказала Фенька радостно.
Не отводя Алёшкиных рук, она взяла поблёскивающий стеклом графинчик. Графинчик звякнул о стакан.
— Может, не надо… — неуверенно сказала Фенька.
Алёшка протянул руку, ладонью сдавил стакан, холодным гранёным краем решительно раздвинул свои мальчишеские губы.
На скамье они сидели рядышком. Алёшка захмелевшей головой ткнулся Феньке под руку, щекой и плечом прижался к её тёплому боку. Он не открывал отяжелевших глаз, и когда Фенька, ласково поглаживая его, осторожно спросила: «Что же так и будем сидеть?», он капризно мыкнул, как телочек, и крепко прижался к ней.
Алёшка чувствовал, что с Фенькой что-то происходит. Она украдкой вздыхала. Сердце, стук которого он слышал прижатым к её боку ухом, билось всё сильнее и ближе, как будто торопилось пробиться к Алёшке. Ладонь, которой Фенька всё быстрее и быстрее гладила его волосы, повлажнела и холодила лоб.
Фенька вдруг нагнулась, дрожащими губами поцеловала Алёшку.
— Светленький ты мой! — шептала Фенька. — Бровки-то, как у младенчика… Нос в конопушках… Глупой, ой, глупой… — Фенька нашёптывала и покачивала Алёшку, как ребёнка.
