Джон Геннон замер, обогнув угол дома у бассейна. Фергус сказал, что Дора спит. Иначе он никогда бы не вышел из машины. Джону даже не пришлось убеждать его, что будет лучше, если они с Дорой больше не встретятся. Было ясно, что Фергус не станет поощрять продолжение знакомства своей сестры с человеком, который чуть было не втянул ее в серьезные неприятности с законом. Но Джон не мог винить в этом Фергус а.
Ему стало невыразимо больно. Джон вспомнил, как лежал на больничной кровати и слушал голос Доры, умолявшей медсестру пустить ее. Держал в руках ее письмо и не вскрыл. Сказал адвокату, чтобы тот ни при каких обстоятельствах не давал ей его адрес. Все было правильно. И совсем не нужен осуждающий взгляд Фергуса Каваны, чтобы понять, что он, Джон Геннон, представляет собой одну большую неприятность для его сестры.
Но все это было ничто по сравнению с тем, что он видел сейчас. Дора в объятиях мужа, его лучшего друга. В объятиях мужчины, который любит ее. Он мог понять это, потому что сам, вопреки разуму, любил Дору. Если Джон когда-нибудь в этом и сомневался, то сейчас все сомнения пропали. Точно так же, как знал, что надо было послушаться внутреннего голоса, который советовал ему остаться в машине.
Он стоял не двигаясь. Дыхание перехватило, и он дернул галстук, пытаясь ослабить узел. Его душила поднимающаяся волна жгучей ревности, которая заглушала слабый голос здравого смысла, кричащего, что он должен бежать, пока его не заметили.
— Джон! — Слишком поздно. Оставалось только двинуться навстречу Ричарду, который уже шел к нему с широкой улыбкой, спеша заключить друга в объятия. — Черт, как я рад тебя видеть! А Дора уже вся извелась. — Он повернулся и протянул руку стоящей за его спиной женщине. — Дорогая, наконец-то приехал Джон.
Геннон едва удержался от того, чтобы не кинуться наутек. Вместо этого он протянул Ричарду руку. Только бы удалось не показать своих чувств и улыбнуться ей так, будто конец света еще не наступил, — и все в порядке.
— Ричард… — начал он, а затем замолчал, сбитый с толку. Женщина, с которой был Ричард, была вовсе не Дора.
— Я уже говорил тебе, что теперь я — самый счастливый человек в мире, — продолжал говорить Ричард, не обращая внимания на застывшего в удивлении Джона. — Теперь ты сам можешь понять, почему. Поппи, дорогая, это — Джон Геннон. Помнишь? Я хотел, чтобы он был шафером на нашей свадьбе. Но он в это время удрал куда-то в самый глухой и затерянный уголок мира. Где ты праздновал Рождество?
