— Ты что там себе думаешь, Андреев? Что твоя полковая разведка делает? Твои соседи слева и справа больше твоего знают, что творится у тебя перед носом. Немцы затеяли какие то перемещения у себя в тылу, а от тебя уже пятые сутки никаких данных. Чтоб через два дня сведения были у меня на столе!
Завывает снаружи ветер, сыплет снег, заметает поле и темные линии окоп и, кажется, весь белый свет от моря и до моря. И, Господи, как желанен, как краток сон на передовой. В него проваливаешься внезапно, как в полынью…
— Крутицын, Хохлатов, к комполка! — как ножом полоснуло по плотной бархатной ткани сна, и Крутицын с трудом приподнял веки. Между стеной и закрывающей вход плащ-палаткой, мгновенно внося с собой холод и неуют, смутно маячила чья-то заснеженная голова.
— Крутицын, Хохлатов! — повторила голова, напряженно вглядываясь во мрак землянки. Резкий окрик и порция холодного воздуха сразу вернули заплутавшее, запутавшееся в дебрях сна сознание в неприветливое бытие. Крутицын узнал посыльного из штаба.
— Не кричи: ребят разбудишь. Сейчас будем… — бывший поручик рывком сел на нарах, с наслаждением до хруста в костях потянулся, глотнул из кружки давно остывший чай. Покосился на привалившегося к стене и тоненько посвистывающего носом Брестского.
— Давай, Дима, просыпайся. После сны досматривать будешь. Комполка ждет.
Брестский свистеть перестал, заворочался, но разорвать сладкие оковы сна был не в состоянии, да и бесчеловечно это, товарищи, если хотите знать. Пришлось Крутицыну брать Диму за шиворот и поднимать силой.
— Эй, Сергей Евграфович, полегче на поворотах! — обиженно пробурчал Брестский и сразу же без перехода, растягивая в блаженной улыбке рот, добавил: — Какой я сон нынче видел! Море, магнолии, полуголые дамочки… Красота! — Дима сладко зажмурился и, надевая поверх тулупа шинель, которой накрывался, вдруг задумчиво добавил: — Интересно, как там наш Соловец? Небось, плавает на своем «Стремительном», поплевывает в море-океан… Он упертый: наверняка до Симферополя добрался, а там и до Севастополя — рукой падать.
Крутицын не ответил. Взяв автомат, он уже лез из землянки в ночь, стужу, метель…
Но Брестский ошибался: Костя так и не увидел моря.
Простившись с друзьями, в кузове попутного грузовика он дотрясся до Чернигова, а утром следующего дня с санитарным поездом прибыл на Киевский вокзал, где сразу же попал в людской водоворот.
Сотни несчастных, сорванных войной с насиженных мест, стремились любыми путями покинуть город. Какой-то бугай с огромным мешком за спиной, чуть было не сшиб морячка с ног, когда подали вдруг состав и толпа с руганью и криками ринулась на штурм. Но среди моря отчаяния, рассекая людской хаос направленными потоками, под частоколом винтовочных штыков двигались в пешем строю воинские части. Мелькали красные повязки патрулей.
