— Что-о?! — воскликнул удивленно Пинкертон. — Вы говорите, что он не виноват?
— Да, — твердо повторил Холмс.
— Несмотря на прямые улики?
— Да.
— Но кто же, по-вашему, вор?
— Этого я не знаю, но будущее покажет это. Могу одно сказать, что я знаю более чем хорошо душу человеческую, и голос, исходящий из глубины и дышащий такой правдой, как у этого кучера, не может лгать!
Пинкертон улыбнулся.
— Вы думаете? — спросил он пренебрежительно, задетый слегка за самолюбие словами Холмса.
— Повторяю, я в этом уверен, — серьезно ответил Холмс.
— В таком случае, позвольте пожелать вам успеха в отыскании виновного, — насмешливо сказал Пинкертон. — Что же касается меня, то я его уже нашел и единственное, что остается мне, это отыскать его помощника и краденые вещи.
Он слегка поклонился нам и добавил:
— А пока, позвольте пожелать вам всего хорошего!
С этими словами он повернулся и вышел из комнаты.
Мы остались с Холмсом одни.
Несколько минут мой друг упорно молчал, глядя задумчиво куда-то в пространство. Потом он подошел ко мне, положил руку на мое плечо и произнес:
— Нет, нет, дорогой Ватсон, предчувствие не обманывает меня! Этот человек не может быть виновен! Обстоятельства сложились для него очень плохо… Все говорит против него, но я постараюсь распутать это чрезвычайно запутанное преступление и удержать этим судей от ложного шага.
— Мне тоже не верится, чтобы кучер был виноват, — ответил я. — Уж чересчур искренен его голос!
— В том-то и дело! Нат Пинкертон попал на ложный след, на который его навел другой ловкий вор, а самолюбие не позволяет ему сознаться в этом.
И вдруг, весело улыбнувшись, он добавил:
— Если смотреть на это дело с спортивной точки зрения, то я должен радоваться, что мой соперник находится на ложном следу. Пойдемте сию же минуту к хозяину дома. Мне нужно его расспросить кое о чем.
Хозяина мы застали в гостиной. Услыхав, что Шерлок Холмс желает задать ему и его жене несколько вопросов, он изъявил свое полное согласие.
На его зов в комнату вошла Анна Егоровна, и Холмс прямо приступил к делу.
— Кто присутствовал в то время, как вы одевали на себя драгоценности? — спросил он Анну Егоровну.
— Горничная.
— А когда снимали?
— Никого.
— Не видали ли вы кого-нибудь входящим в дверь, после того как вы вышли переодевшись?
— Решительно нет.
— Были ли окна в вашей спальне занавешены во время переодевания?
— Нет. Это я помню хорошо. Я так спешила, что не успела спустить портьеры.
— Не выглядывали ли вы во время переодевания во двор? Может быть, вы заметили кого-нибудь из своих или посторонних, кто слишком пристально глядел на ваши окна?
