Я выйду в поле, пыль взмету смерчом.
Во всеоружье дам отпор мечом».
Вернулись три посла в поту, в пыли.
Все Искандару, спешась, донесли,
Что отвечал раджа, Маллу-султан,
Что отвечал надменный им хакан.
Зато сошлись во множестве — смотри! —
Покорность проявившие цари.
Для них Румиец во дворце Дары
Устраивал вседневные пиры.
Но сам он не был счастлив на пирах:
О непокорных думал он царях.
Веселье вкруг него весь день цветет,
А в сердце, в мыслях у него — поход.
Меж тем на мир повеяло зимой,
А войск не водят зимнею порой.
Смиряя сердце, на зимовку шах
Повел полки в Иран и Карабах.
О виночерпий, тяготы отринь,
Бутыль до дна в мой кубок опрокинь!
Улыбкой, как стекло ее, блистай.
В Кашмир пойду я, в Индию, в Китай!
Приди, певец! Кашмирский чанг настрой
И песню на индийский лад запой!
Пусть тот, кто чашу Чина мне нальет,
Дайрой поднос фарфоровый возьмет.
О Навои, возьми испей до дна
Источник животворного вина!
Нет в мире ни хакана, ни Маллу.
Они ушли в неведомую мглу.
По краю кубка вязью вьется стих.
«Они ушли, не говори о них!..»
И не об Искандаре песнь веди,
О Хызре говори и о Махди!
[30]Огонь — зиме, вино пирам дано.
Вино, как пламя, пламя, как вино.
Огонь в жаровне, словно гроздий сок.
Вино красно, как пламени цветок.
А шейки фляг длинней гусиных шей,
А на углях жаркое из гусей.
Как розы, рдеют угли в очагах.
Игра их отражается в глазах.
Вино красавец юный в кубки льет.
Другой — алоэ на угли кладет.
И угли, источая сладкий дым,
Дом озаряют блеском золотым.
Рубином уголь чудится в золе.
Рубин вина, как пламя в хрустале.
Пусть ночь, как мускус, за окном черна,
Сияньем наша горница полна.
Там, за дверьми, над мускусной землей,
Ночные тучи сыплют камфарой.
[31]За дверью буря, вьется снежный прах,
А здесь — огонь и гости на коврах,
С опущенной в раздумье головой,
Внимают пенью пери молодой.
Поражено их сердце не вином,
А пеньем пери, глаз живым огнем.
В том пробудилась тайная печаль,
И он на крыльях дум унесся вдаль.
Когда ж он станет жертвою вина,
И сядет юная пред ним луна, —
