— Ну, ребятки, — позвал он солдат. — За работу. Так, как я учил. А ты что, Сметанников, на рыбалку собрался? Или к тете на именины? Надеть броник! Всем надеть броники, и как следует! Кожемякин, Ткач, за мной на дорогу. Ефимченко к пулемету. Шевелись!
Из-за поворота, лавируя среди скатившихся со склонов камней, показалась, однако, не долгожданная бурбахайка, то есть загруженный доверху пассажирами и багажом местный автобус, источник добычи и обогащения. То, что показалось, было побитым и ужасно ободранным белым пикапом.
— За рулем дедуля в чалме, — доложил из-за бинокля Сметанников. — Рядом с ним бабища какая-то. На кипе две… Нет, три бабы в паранджах. И никакого большого багажа.
— Не пофартило, — сплюнул Жигунов. — Никакой пользы от них мы не получим. Не будет у них ничего, что взять стоило бы.
— Тогда как? — спросил Ткач, вертясь под тяжестью жилета. — Пропустим их?
— После контроля. Мы тут для того, чтобы контролировать, забыл? Прикрой нас, Ефимченко. Эй, там! Стоять! Контроль!
Пикап, который до этого времени едва волочился, вдруг рванул вперед в облаке выхлопов. Старик-водитель с бородой, как у козла, сгорбился над рулем. Женщина, которая сидела возле него, выставила через окно ствол Калашникова и выпалила очередью по постовым. Ткач завыл и упал. Жигунов и Кожемякин нырнули за мешки с песком.
— Вали в них, Вова! — зарычал Жигунов. — Вали! Огонь!
Ефимченко не успел. Не было у него достаточно сноровки, его руки тряслись, пальцы два раза соскользнули с пэкаэма. У баб на кузове пикапа сноровки было куда больше. Потому что это были вовсе не бабы, а одетые в паранджу духи. У одного была американская базука М-72, у второго РПГ-7, оба пальнули в бункер калитки. Третий бросил три связанные проволокой гранаты. Женщина выстрелила весь магазин. После чего пикап на полном ходу начал уходить. Кожемякин выскочил из укрытия и догонял его огнем из РПК. Но когда моджахеды сыпнули с кузова градом прощальных пуль, он смылся за камни.
Подбежало подкрепление, но слишком поздно, чтоб хотя бы увидеть большие буквы «TOYOTA» на задке пикапа. Подбежал Якорь, Гущин и солдаты с «Руслана», подбежали с «Муромца» Бармалей и Захарыч. Подбежал Леварт и Ломоносов.
Мирон Ткач, раненный в обе ноги, валялся в конвульсиях на дороге и выл от боли. Боря Кожемякин, тот, что вначале плакал на заставе, оказывал ему первую помощь. А внутри разбитого бункера КПП, среди тлеющих тряпок и коробок, сидел с отсутствующим взглядом Володя Ефимченко, нежно голубя свой ПКМ. Неподалеку, окровавленный и обожженный, раненный, но скорее всего не очень серьезно, всхлипывая, корчился Федя Сметанников. Его разорванное левое ухо свисало до самого погона, как обрезанная кожура яблока. Но Сметанникова не интересовало состояние его уха. Он пристально всматривался в лежащего два метра дальше сержанта Жигунова.
