Вот лавка готового платья. На вывеске на двух чёрных фигурах, изображающих «фрачника» и франтовитого «сюртучника», большими буквами мелом написано:
— Христос воскресе!
На дверях, на вывесках всех запертых русских лавок мелом поставлены кресты. Иконы зачастую и в еврейских домах. Кресты и на запертых еврейских лавках.
Вот какой-то крупный бакалейщик поставил на всех вывесках своей запертой лавки крупные кресты. Бедняга, видимо, растерялся и забыл, что на вывеске ещё крупнее написано:
«Аарон Израилевич».
Или что-то в этом роде.
Ветер носит над городом пух, словно цветут тополи.
Целые улицы, где сплошь перебиты окна. Разбитые маленькие лавчонки, с заколоченными обломками досок дверьми и окнами. Свороченные и лежащие на боку будки, где торговали сельтерской водой. Полуразобранные штабели камня, заготовленного для мостовой. Местами разобранные тротуары.
Кварталы, в которых происходил погром, словно под снегом. Местами на несколько вершков летит пух. «Снег» этот сверкает на солнце; тротуары покрыты осколками стёкол.
Как будто какой-то ураган пронёсся над городом. И над всей этой картиной разрушения — уныние, ужас, ожидание нового погрома.
«Morituri»[3] — евреи робко выходят на улицу узнать, что нового, обмениваются вестями, от которых мороз пробегает по коже.
— В Доброе отправлены две роты солдат.
— И в Березниковатом тоже!
— И в Новом Буге.
«Доброе» — земледельческая еврейская колония, в четырёх станциях от Николаева, туда, действительно, отправили солдат.
Березниковатое и Новый Буг — богатые местечки, где тоже, говорят, начались погромы.
— А что будет у нас?
— Полиция велит запираться. Советуют на три дня запасаться провизией.
И все эти вести с быстротой молнии разносятся по городу. И 30 тысяч человек с ужасом ждут, что их вот-вот пустят нищими.
И воспоминания о пережитых бедствиях, сплетаясь с ожиданиями грядущих, создают ужасную, мучительную атмосферу паники.
Беспорядки в Николаеве продолжались три дня, — из них первый день был днём озорства, второй — днём безобразий и третий — днём грабежа. Это обычный порядок еврейских погромов, которые начинаются всегда с озорства, переходят в разрушение имущества и заканчиваются обязательно грабежом.
На второй день Пасхи, 19 апреля, под вечер, часа в четыре, на захолустной Глазенаповской улице отдельные группы, человек по пяти, начали сворачивать будки, где торгуют сельтерской водой.
Как и во всех южных городах, в Николаеве такие будки на каждом перекрёстке. Торгуют в них почти исключительно евреи.
