Войдя, я пробрался меж витрин, где были выставлены кадила и дарохранительницы, и прошел в заднюю комнату, где помещалась конторка отца. Отец, как обычно, занимался подсчетами, задумчиво покусывая кончики усов. Я сказал ему растерянно:
— Папа, Аньезе ушла от меня.
Он поднял глаза и как будто усмехнулся в усы; а может быть, это мне только показалось.
— Мне очень жаль, — сказал он, — право, очень жаль… А как это вышло?
Я рассказал, как было дело. И добавил:
— Конечно, мне очень неприятно… Но я прежде всего хотел бы знать, почему она меня оставила.
Он спросил нерешительно:
— А ты не понимаешь?
— Нет.
Он помолчал, а потом сказал со вздохом:
— Альфредо, мне очень жаль, но я не знаю, что сказать тебе… Ты мой сын, я тебя содержу, люблю тебя… но о жене должен думать ты сам.
— Да, но почему она меня бросила? Он покачал головой:
— На твоем месте я бы не выяснял… Оставь… Так ли уж тебе важно знать мотивы?
— Очень важно… важнее всего.
В эту минуту вошли два священника; отец встал и пошел им навстречу, сказав мне:
— Зайди попозже… Мы поговорим… Сейчас я занят.
Я понял, что от него мне ждать нечего, и вышел.
Мать Аньезе жила неподалеку, на проспекте Виктора-Эммануила. Я подумал, что единственный человек, который может объяснить мне тайну этого ухода, — сама Аньезе. И я отправился туда. Я взбежал по лестнице, прошел в гостиную. Но вместо Аньезе ко мне вышла ее мать, которую я терпеть не могу; она тоже занимается торговлей; это женщина с черными крашеными волосами и румяными щеками, всегда улыбающаяся, скрытная и фальшивая. Она была в халате, на груди приколота роза. Увидев меня, она сказала с напускной приветливостью:
— А, Альфредо, какими судьбами?
— Вы знаете, почему я пришел, мама, — ответил я, — Аньезе меня оставила.
Она спокойно сказала:
— Да, она здесь, сынок. Что же делать? Такие вещи случаются на свете.
— Неужели это все, что вы мне можете ответить? Она посмотрела на меня пристально и спросила:
— Ты сказал своим?
— Да, отцу.
— А он что?
Какое ей было дело до того, что сказал мой отец? Я ответил неохотно:
— Вы знаете папу… Он говорит, что не нужно выяснять.
— Он правильно сказал, сынок… Не выясняй.
— Но в конце концов, — сказал я, начиная горячиться, — почему она ушла? Что я ей сделал? Почему вы мне не скажете?
Говоря это очень раздраженно, я мельком взглянул на стол. Он был покрыт скатертью, на скатерти лежала белая вышитая салфеточка, а на ней стояла ваза с красными маками. Но салфеточка лежала не в центре стола. Машинально, даже не сознавая, что делаю, пока она смотрела на меня, улыбаясь и не отвечая, я поднял вазу и водворил салфеточку на место.
