Стиснув зубы, глядит Трубников, как ураган уничтожает нелегкий труд людей.
— Не горюй, Егор Иваныч, — слышится голос подошедшего сзади Игната Захарыча. — Бог даст, завтра ведро будет, мы клеверок обратно просушим и застогуем накрепко.
— А коли дождь зарядит, сеногной!.. Пропал год… Опять бескормица, падеж, все сначала начинай…
— Да хватит тебе!.. Раз буря — значит, скоро распогодится.
— Твои-то не повалило?
— Зачем? Стоят как вкопанные.
— Вон за балкой тоже стоят.
— Видать, поторопились нынче. Утоптали плохо, да и окружность не соблюли.
— То-то и оно!.. Колхозное — чужое, а свое, кровное — свадьбу сыграть… — горько говорит Трубников, и тут страшный удар грома раскалывает небо.
Яростно хлынул ливень.
По окнам стекают последние капли дождя. Гроза прошла, снова светит солнце, июньский вечер еще светел, хотя солнце спустилось к горизонту.
Трубников и Борька рассматривают наброски для стенда.
— Хорошо, — говорит Трубников. — Все в подробности, только башня тут зачем?
— Это не башня, а голубятня.
— Зачем?
— Голубь-то — почтовая птица. Над почтой голубятник — в самый раз.
— Идут!.. — слышится взволнованный голос подошедшей к окну Надежды Петровны.
К дому Трубникова приближается шумная толпа. Впереди шагает Павел Маркушев в темном костюме и белой сорочке, рядом с ним молодая в светлом длинном платье с фатой и ромашковым венком на голове. За ними выступают родня и гости, среди всех выделяется дородством старший брат Павла уральский сталевар.
Люди идут, приплясывая, отбивая дробца. Из середины толпы вырывается пронзительное обращение:
Ты воспой, ты воспой
В саду соловейко…
А раскатистый бас отвечает:
Эх, я бы рад тебе воспевать.
Эх, мово го-о-лосу не хвата-ат.
Хаз-Булат удалой,
Бедна сакля твоя…
Одни слова путались с другими, все ухало, охало, ахало.
— Видишь, ты не пришел, и свадьба сама тебе честь оказывает, — говорит Надежда Петровна.
— Нужна мне такая честь! — зло отвечает Трубников. — Коль зарядят дожди — сеногной, все прахом пойдет!
Свадьба приближается к дому.
— Выйди на улицу, неудобно, — просит Надежда Петровна.
— А ему удобно мне в лицо глядеть?
— Нельзя так, Егор, надо быть добрым!..
Трубников как-то странно — нежно и насмешливо — смотрит на жену.
— Да, надо быть добрым… Ведь нам одной жизнью жить, верно? Со всеми свадьбами, родинами, крестинами, радостями, горестями… И сколько же, скажи, будет дрянного, нелепого, мешающего, если не быть хоть раз по-настоящему добрым!
Он выходит на крыльцо, Надежда Петровна следует за ним.
