Павел глядит на небо, клубящееся по горизонту не то грозовой, не то пыльной тучей.
— Друга, давай быстрей! — кричит он. — Никак гроза заходит…
Доня возвращается домой и застает Трубникова на том же месте. Поскрипывает зыбка, малыши сладко спят.
— Хорошие колхозники, выдержанные, — одобряет близнят Трубников. — Как там в поле?
— Пашка икру мечет, загонял совсем… — Но похоже, что Доня не очень огорчена трудовой разминкой.
* * *
Дело близится к вечеру. Над клеверищем гуляет ветер, раздувая подолы баб и рубахи мужиков. Тучи обложили все небо. Люди торопятся, стараясь обогнать грозу. Со своего разболтанного тарантаса спрыгивает Трубников.
К нему направляется Павел Маркушев, глаза его красны, как у кролика, от ветра и сенной трухи.
— Как дела, бабоньки? — спрашивает Трубников.
— Спасибо, хорошо! — вразнобой кричат те.
— Последний стог добиваем, Егор Иваныч, — улыбается через силу Павел.
Из сенной трухи мелькнуло обветренное, обожженное солнцем улыбающееся лицо Лизы.
— В шесть обхватов клали?
— Проверьте! — машинально отвечает Маркушев. Трубников шагнул к стогу, вскинул левую руку и сам рассмеялся.
— Ну, моих тут поболе десятка будет! — шутливо говорит он смущенному бригадиру. — Привет, товарищ сталевар! — кричит старшему Маркушеву. — Как самочувствие?
— Отвык маленько, Егор Иваныч, — отвечает тот с верхушки стога. — Сталь варить вроде сподручней!
Когда Трубников подъехал к другой бригаде, ветер задул с удвоенной силой. Он уложил траву и заклубил густую пыль на дороге.
— Видишь, как вовремя кончили, — говорит Надежда Петровна, предупреждая вопрос мужа — А к Бутовской пустоши даже не приступали. Уж очень сено богатое, сроду такого не было.
— Эх вы! А Маркушев все подчистую добил!
— Не знаю, как он исхитрился! — разводит руками Надежда Петровна.
Лицо ее темно от пыли, на щеках влажные черные полосы.
Все нарастающий ветер, уже не размениваясь на мелочи, ломает сучья деревьев, мчит серые низкие тучи.
От старой плакучей березы, что росла на бугре, отделился огромный сук, пал на землю и неуклюже потащился по полю.
Отсюда, с бугра, Трубников видит клеверище. Над золотым ковром вновь отросшего низенького клевера носятся, будто ведьмины клочья волос, пучки сухого сена, вычесанного ветром из стерни. А в дальнем конце поля с перевальцем катится огромный шар, от которого тоже отделяются темные клочья и взмывают вверх. Трубников угадал, что это поверженный стог, лишь когда другой стог наклонился всем составом, рухнул и, покатившись с десяток метров, перестал существовать, растерзанный ветром. А затем повалился еще один стог, и еще, и еще. По дороге, направляясь к деревне, спешат люди.
