Старуха радостно улыбается и подается за ворота: поделиться новостью.
По деревне пошел собачий перебрех.
* * *
В доме Надежды Петровны Трубников ужинает за накрытым столом. Достатка в доме, видать, куда меньше, чем у Семена: лишь под стаканом Трубникова было блюдечко, единственную чайную ложку вдова прислонила к сахарнице, вилка вставлена в самодельный черенок, самовар помят, облупился, в горнице пусто стол, табурет, две лавки, постель на козлах. Но такая на всем лежит чистота, опрятность, что дом кажется уютным. Стол до бледноты выскоблен ножом, дешевые граненые стаканы сверкают, как хрустальные, на окнах занавески, полы крыты исхоженными, но чистыми веревочными половиками, на стенах цветные фотографии, вырезанные из журналов, вперемешку с рисунками каких-то зданий и много-много букетов травы «слезки». Дом поделен фанерными перегородками на три части: кухню, горницу и закуток, где спит Борька Вход в закуток задернут ситцевой занавеской.
Звучит голос Надежды Петровны:
— Замуж вышла… Там ребенок нашелся… Сюда-то мы перед самой войной приехали. Марк садоводом был. В первую же зиму погиб… А мы с Борькой при немцах у партизан скрывались…
Рассказывая, женщина легко и сильно двигалась по горнице. Черная шелковая юбка металась вокруг крепких голых ног в мягких чувяках. Смуглое и румяное ее лицо усеяно маленькими темными родинками.
Из-за занавески слышится тихий, томительный стон. Трубников вопросительно смотрит на Надежду Петровну.
— Борька, — говорит она. — Во сне.
— Воюет?
— Нет, смирный, ему бы все картинки рисовать.
Трубников обводит глазами стены, увешанные рисунками: дома, дома, большие и маленькие, простые и вычурные, с колоннами, куполами…
— А чего он одни дома рисует?
— Не знаю. Его отец раз в Москву взял на Сельскохозяйственную выставку, с той поры он и приспособился дома рисовать.
— Любопытно… — задумчиво говорит Трубников. — В школу ходит?
— Ходит, в Турганово. Из-за войны два года потерял. — И, заметив, что Трубников отставил стакан и утирает вспотевшее лицо, добавила: — Ступайте умойтесь, Егор Иваныч, я постель постелю.
Трубников посмотрел ей вслед.
— Сплетен не боитесь? Обернувшись, она слабо улыбнулась.
— Мне что! А вас молва все равно повяжет не с одной, так с другой.
— Я не о себе. Я о вас думаю.
Женщина не ответила. Взяв светильник, она повесила его на гвозде в дверном вырезе между горницей и кухней. Трубников поднялся из-за стола и прошел в кухню.
Он сел на лавку и по-давешнему стал стягивать сапог. Но, видно, сбилась неловко накрученная портянка, сапог намертво прилип к ноге. Он уперся рукой в подъем, носком другого сапога — в пятку, сосредоточив в этих двух точках всю силу, какая в нем оставалась. Лицо затекло кровью. Носок соскользнул с пятки, и Трубникова сильно качнуло.
