Холодные и теплые предметы | страница 39



Я смотрела в окно. За стеклом был больничный сад. Обычный сад, как во всех старых больницах. Старые деревья, давно не стриженные кусты и никаких цветов. В муниципальных больницах должность садовника не предусмотрена. Некрашеные скамейки тонули в траве. Прямо перед глазами парочка. Он и она. Он в больничной одежде, а она его любит. Несложно заметить. Я думаю о смерти, а они целуются. Целуются, забыв обо всем на свете. Им плевать на смерть, на случайных соседей, на болезнь, на больных, на меня. Меня вдруг пронзила острая, черная зависть. Она прошлась по мне острым ножом от макушки до пяток.

С чего я вдруг вспомнила? Я вспомнила, как готовилась к летней сессии. Я была очень прилежной студенткой. Стопка учебников от корки до корки. Оценка «хорошо» означала для меня позорный провал. Я читала проклятые учебники и смотрела в окно на широкую улицу. По ней шли смеющиеся люди, даже те, кто был в одиночестве. Все торопились отдыхать. Начиналось лето. Такое короткое время свободы, раздолья и воли. Время жаркого солнца. Время обжигающего песка и синего моря до белой, соленой корочки на коже. Я читала учебники, а все были на воле вольной. Я в добровольном заключении, а они на свободе. Такая несправедливость, что плакать хочется. Даже сейчас.

– Депресняк?

Я услышала за собой голос Месхиева.

У меня? У меня депрессий не бывает, милый мой. У меня все отлично. Дай бог каждому!

– Что-нибудь нашел? – я обернулась к нему.

Я дала историю Верниковой Месхиеву. На всякий случай. Вдруг я что-нибудь пропустила? У меня мог просто замылиться глаз. Месхиев отличный врач, опыта и знаний хватит на десять врачей. Он даст хороший совет и не будет трепаться. Это мне на руку. Кто предупрежден, тот вооружен.

– Все нормально. Ты все делала правильно. От судьбы не уйдешь.

– Ты о ком?

– О Верниковой.

– Не уйдешь так не уйдешь, – вяло ответила я.

– Брось. У каждого врача так бывает. На всех нервов не напасешься. Себя жалеть надо.

– А ты как не напасаешься?

– Пью, – коротко ответил Месхиев. – И то не всегда. Жалею. В смысле себя жалею. – И он захохотал: – Пойдем ко мне. Коньяку плесну.

Я достала коньяк из сейфа, и мы с Месхиевым плеснули. Хорошо плеснули. Прямо в моем кабинете. Месхиев ушел, я бросила взгляд в окно. На утонувшей в траве старой некрашеной скамейке сидела любящая девушка. Она тихонько перебирала волосы своего парня. Он спал, положив голову на ее колени. Вот такая история. Короткая и простая.

Другими словами, у них своя история, у меня своя. Какая есть.