Но, прохаживаясь по прелестным дорожкам сада, госпожа де Фиервиль обращается с Вишенкой с холодностью, которая не допускает никакого сближения. Когда молодая женщина обращает ее внимание на какой-нибудь прекрасный вид или рассказывает, что находится в таком-то строении, она выслушивает ее с величайшим вниманием, но с таким видом, как будто осуждает каждое ее слово, каждое выражение. Когда же молодая женщина заканчивала говорить, гостья или не отвечала ей совсем, или же произносила междометие, которое можно было истолковать различным образом.
Вишенка очень обрадовалась, услышав обеденный звонок. Для нее была неприятна прогулка с госпожою де Фиервиль.
Присутствие за обедом господина Гишарде оживляет общество. Профессор музыки — природный меломан, он не понимает, как можно жить без музыки, и приходит в величайшее удивление, слыша, что госпожа де Фиервиль не музыкантша.
— Как, сударыня, вы не играете на фортепьяно?
— Я ни на чем не играю, милостивый государь.
— Не играете и на арфе, ни даже на гитаре?
— Повторяю вам, что не играю ни на каком инструменте.
— Но вы, вероятно, поете?
— Нет, милостивый государь, и никогда не желала.
— Честное слово, это удивительно! Вы редкость, сударыня.
— Что вы этим хотите сказать, милостивый государь?
— То, что вы составляете исключение, сударыня.
— Потому что вы преподаете музыку, значит, считаете, что все должны ее любить?
— Так вы не любите музыки?
— Ах, боже мой, я ее не люблю и не ненавижу. Я слушаю ее равнодушно, как и все, что приходится слушать в наших гостиных.
— Что же касается вас, мой милый Гишарде, то я уверен, что вы с детства любили музыку?
— Да, государь мой, уже с шести лет я сочинял на детской свистульке вариации на тему песни «При свете луны», и, конечно, впоследствии я бы не оставил сцены театра, если бы не желал посвятить себя всецело музыке.
— Вы были актером, мой милый профессор?
— Да. Всего лишь год, но каждый вечер у меня появлялась хрипота, и я решил покинуть сцену.
— Как, милостивый государь, вы принадлежали к театральной труппе? — презрительно замечает госпожа де Фиервиль. — Право, мне кажется, что если делаешь подобные вещи, то следует их скрывать.
— Почему же это, сударыня? — отвечал профессор, поднимая голову. — Что постыдного быть актером? Разве не на театральной сцене блещут величайшие таланты, которых желают видеть у себя все государства Европы? Предрассудков против актеров более не существует, сударыня, разве вы желаете их воскресить?
