— Извините, вы не подскажете, где здесь туалет?
Женщина не отвечала и продолжала безмятежно улыбаться. Странная какая-то. Не слышит, что ли?
— Вы не знаете, где туалет? — громко крикнула ей Аня.
— Чего кричишь? — высунула голову из-за двери тетенька в белом. — Вон туда иди. Раскричалась тут! До чего народ дикий пошел — и кричат, и кричат. Чего кричат, спрашивается?
Аня добралась до туалета. И вовремя — ее вывернуло наизнанку. Пришлось напиться воды из-под крана, сложив ладони ковшиком, чтобы было легче. Не хотелось думать о том, что чужие резиновые руки бесстыдно шарили в самых потаенных местах, взломали безжалостными, бесстрастно мерцающими инквизиторскими инструментами живую теплую плоть, а потом выскоблили до кровоточащей раны… Вместе с душой. Потому что внутри — пусто… Не думать! Забыть навсегда и улыбаться застывшей кукольной улыбкой, как та женщина в коридоре. Наверное, она тоже прошла через конвейер операционной. Поэтому превратилась в неодушевленный фантом…
— Ну че, не заблудилась? — Лиде нравилось опекать юную девушку, вызывающую сочувствие своей беспомощностью и прозрачной худобой. — Ох и тощая ты, прям насквозь светишься. Да брось переживать! Еще нарожаешь, какие твои годы? Через неделю скакать будешь, как коза. Я вон ничего и не поняла: уснула, проснулась — и все дела. Сейчас на аборт сбегать — милое дело. А что? Под наркозом-то не больно. Везет вам, молодым. Раньше-то на живую кромсали. Только по блату наркоз давали. А мы по-простому. По-рабоче-крестьянски. Ой, да что ж я тебя разговорами кормлю? Ты ведь все проспала. Я тебе супчик с обеда оставила. Думала, проснешься. Вот, я его в банку перелила и укутала. Теплый еще.
Лида принялась разворачивать банку, заботливо прикрытую подушкой и завернутую в шерстяной платок и газеты.
— На вот ложку. Ешь. Давай-давай, не стесняйся. Вон бледная какая — краше в гроб кладут. Супчик вкусный, куриный.
Аня послушно начала есть и вздрогнула. В бульоне плавали куриные косточки. Мелкие, хрупкие, тоненькие…
— Не могу…
Поставила банку на тумбочку, легла и укрылась с головой. Пропади все пропадом!
Она вновь поплыла в полусне. Но теперь вместо мохнатых коричнево-рыже-пламенеющих механизмов на нее мчались колонны красных «Жигулей», ехали прямо по развороченному животу…
Утром все успокоилось. Стены перестали качаться и выпрямились, потолок застыл, не пытаясь больше спикировать вниз, кровать укоренилась на прочном полу, не притворяясь аттракционом. И коридор тоже присмирел: вытянулся длинной кишкой и замер. Только вчерашняя женщина в дальнем конце коридора все так же неподвижно улыбалась с красочного календаря. Над ее головой издевательски кривлялись буквы: «Летайте самолетами Аэрофлота!»…
