— Привет! — радостно воскликнула она и, усмехнувшись, спросила: — Тебе тоже нужны женские сапоги?
— Мадам! — галантно ответил Белкин. — Мужчины тоже иногда носят обувь, да будет вам известно.
— Известно-известно! Но очень интересно, с кем это ты вчера в видеосалон ходил? — спросила любопытная Лариска.
— Я не могу открыть эту страшную тайну, дабы не пострадала репутация одной особы, желающей сохранить инкогнито, — продолжал дурачиться Белкин. — А ты чего там околачивалась? Киношка «детям до шестнадцати».
— Сам ты до шестнадцати, — обиделась Лариска. — Я такие глупости не смотрю. Просто мимо проходила случайно. Подумаешь, «Греческая смоковница»! Ничего особенного. Только время терять. Неинтересно.
— А ты откуда знаешь? — подозрительно прищурился Белкин. — Мне, как будущему художнику, все интересно. Особенно западное искусство.
— Ага, загнивающее! — обличительно констатировала Лариска.
— Но как соблазнительно загнивает, не так ли?
— Ты что, серьезно решил пойти в художественное училище? — спросила Аня.
— Естественно. Вот сразу после выпускного и махну в Белокаменную. Буду покорять Суриковское. Время-то сейчас какое: свобода! — Белкин мечтательно посмотрел куда-то вдаль, в эпицентр бурлящей толпы. — Самое время для людей искусства. Это вам не бульдозерами выставки давить. Сейчас все можно!
— Ань, чего это он? — не поняла Лариска. — Какие еще бульдозеры?
— Молодец ты, Белкин, — задумчиво одобрила Аня, оставив Лариску без ответа. — Знаешь, чего хочешь. А я, наверное, пойду по желтому билету.
— Чего? — округлила глазки Лариска. — По какому еще желтому билету? Талоны, что ль, новые?
— Балда ты, Лариска! — рассмеялся Белкин и заговорщически подмигнул Ане.
— Ань, чего это он? — вконец обиделась Лариска.
— Да потому что ты дурочка. Шуток не понимаешь. Возьми да перечитай Достоевского. Про Сонечку Мармеладову. Или Куприна хотя бы.
— Вот еще! У меня и времени-то нет. Мне надо химию и биологию зубрить. Знаешь, какой конкурс в медицинский?
Аня с уважением посмотрела на Лариску, разбирающуюся в жутких формулах и значках, которые ее саму приводили в трепет. Еще хорошо, что по гуманитарным дисциплинам в аттестате намечались четверки. Пятерка не планировалась даже по русскому, несмотря на то, что она писала без единой ошибки, причем не задумываясь. Рука была умнее головы: самостоятельно выводила слова верно. Учительница, не придавая особого значения этому явлению, называла его «врожденной грамотностью» и снижала оценки за то, что Аня никогда не могла объяснить, почему написала так, а не иначе.
