Альманах «Литературная Москва» не преследовал никаких побочных целей, он хотел лишь конденсировать все здоровые писательские силы, еще остававшиеся в стране. И добился этого уже в первом номере. Успех его при благожелательном молчании начальства вселил надежду на создание воистину независимого печатного органа. Но уже на втором номере разразилась гроза сокрушающей мощи. Альманах уничтожили в лучших традициях тоталитарной беспощадности. И странно, что сейчас, когда так охотно роются в окаменевшем г… прошлого, никто не вспомнил о судьбе смелого предприятия Эм. Казакевича и его сподвижников. А ведь и сейчас живы люди, создавшие этот альманах и мужественно бившиеся за него, но, тихие, щепетильные интеллигенты, они не хотят ни лавров мученичества, ни запоздалой гражданской славы. Жив и кое-кто из участников, я например. И коли меня вывело на эту тему обращение к далеким воронежским дням, я решил нарушить невесть когда, кому, кем и зачем данный обет молчания. Я имею на это право: в центре (сейчас непременно сказали бы в «эпицентре») разноса были рассказ А. Яшина «Рычаги» и Ю. Нагибина «Свет в окне». Уже в ходе проработки тринитарное мышление заставило присоединить к нам Николая Жданова с милым рассказом «Поездка на родину». Большой хуле подверглись театральные заметки А. Крона. Ругали И. Эренбурга и других, но несравненно тише.
Ко всем моим делам неизменно примешивается какое-нибудь недоразумение, тот вздор, до которого так охоч был фельдмаршал Суворов. Он и зятя своего, бездарного Хвостова, привечал лишь за то, что тот неведомо каким образом носил титул графа Италийского. Очень это веселило мудреного старика. Разгром альманаха начался с истошно ругательной статьи И. Рябова в «Правде», где основной удар пришелся по яшинским «Рычагам» и нагибинскому «Хазарскому орнаменту». Все понимали, что долбать меня надо за «Свет в окне» — о бунте маленького человека, «винтика», восставшего против системы, и на двухдневном шабаше в ЦДЛ и во всех органах печати, кроме «Правды», так и делали. А «Правда» назвала невинный рассказ «Хазарский орнамент»- о том, как в Мещеру приезжает новый хороший секретарь райкома.
В чем тут дело? Это до сих пор остается для меня загадкой, одной из тех нелепиц, которыми так богата моя литературная жизнь. Единственно правдоподобное объяснение такое: бывший секретарь писательской партийной организации Владыкин некоторое время работал в «Правде» то ли зав литературным отделом, то ли редактором по этому отделу (возможно, его должность называлась как-то иначе, я не силен в партийно-бюрократическом жаргоне). Он попросил у меня рассказ. Я дал ему «Свет в окне», полагая, что публикация в газете не помешает его альманашной судьбе. Рассказ приняли, горячо одобрили, набрали, откорректировали и отложили. Может быть, Владыкин боялся, что я подниму шум: почему же в органе Центрального Комитета мне ни слова не сказали, что рассказ порочный, вредный, очернительский, троцкистский наконец! И до этого договорились мои коллеги на писательском форуме. Еще там сказали, что рассказ звучит призывом к бунту рабочего класса в союзе с интеллигенцией против партийного руководства. В рассказе нет, даже в подтексте, ни одного интеллигента.
